пластических операций.
Ночью на одноместных пять палат оставалась одна медсестра и дежурный врач. Палаты были оснащены всем, что может пожелать капризный пациент, а чаще пациентка. Телевизор, душевая кабина, туалет, кровать, диванчик для посетителя, столик из специального прочного стекла с фирменной зелёной посудой.
Мы, когда на "стройке" расставляли все это богатство, то и дело себя щипали за руки. Неужто такие палаты, вообще, существуют? Все лаконично, но так красиво. Были и многофункциональные кровати, и белье в едином стиле. Вспоминались сразу кровати в бюджетных стационарах: дряхлые, скрипучие, с покореженными матрасами, с узенькими простынями, на которых обязательно стоял штампик больницы, дабы не покушались на это барахло.
В палатах "Скарлетт" нужно было только выздоравливать и восстанавливаться после наркоза. В государственной больнице в палату не хотелось заходить. Я иногда вспоминала, какие у нас в палатах лежали люди: опустившиеся или отчаявшиеся, скучающие или агрессивные, умирающие и выздоравливающие. Вот бы перенести одного такого немытого мужчину, которому все не так в нищей палате. Перенести этого мужчину в палату "Скарлетт". Мне кажется, мужчина ослепнет от яркого чистого света, который будет литься в окно. Над "Скарлетт" всегда солнце, которое оплачено владельцами клиники.
***
– Я не верю, что богатый человек заслужил свое богатство честным трудом! – Роман Петрович стукнул кулаком по зеленому столику. – Я не понимаю, почему одни люди считают копейки, а другие ворочают миллионами. Чем миллионер лучше меня? Чем он заслужил? Может он просто родился у нужных людей?
Я смотрела на нашего узиста во все глаза и не верила тому, что слышала. Где же его виноватая улыбка, его застенчивые глаза? Что на него нашло?
Мы сидели в столовой клиники вдвоем и обедали нашими разогретыми блюдами в судочках. У меня – гречка, у него – тефтели. Если бы и он и я были бы по-бытовому успешны, то у каждого из нас в судочках покоилась бы гречка с тефтелями вкупе. Именно, об этом иронически подумала я перед тем, как доктор разразился своей горячей речью.
Одним из сомнительных плюсов моей тихости и нейтральности являлось то, что при мне люди особенно не скрывают свои эмоции. Я все равно никак обычно не реагирую. Вот и Роман Петрович не удержался и высказал, что у него на уме. Видимо, на лице у меня было написано изумление, поэтому Роман Петрович объяснился:
– Заел меня пациент один капризный, сопляк. Учил жизни…
– А что он вам говорил?
– Говорил, что беда России в том, что никто ни за что не отвечает, – Роман Петрович смущённо улыбнулся и снова стал похож сам на себя, ну, или на того, кем обычно притворялся.
– При чем тут вы и Россия?
– Парню никак диагноз поставить не могли, и он решил на мне испытать все свое острословие. Я же не пошлю его, как в бесплатной поликлинике бы послали. Я должен буду слушать. И я слушал… Кстати, это не первый у меня такой пациент. Я бы даже сказал, что это