оправдывающего на все сто твои действия и подводящего своими показаниями себя под плаху. Правда теперь зная, насколько этот Уникум зловредный и хитроумный тип, и от него, пожалуй, не дождёшься всего того, что ожидаешь, – скажет гад, что он знать не знал, что задумал его хозяин, в ком он сразу приметил звериную беспощадность и завистливую мстительность к людям с недоступным для него положением, таким как Торкват, на кого он и напал в том злосчастном переулке, меня не спрашивая ни о чём, – ты начнёшь впадать в упаднические мысли, с кровавым исходом. – Убить Уникума для начала, а затем себя. Нет, вначале себя, а затем…Ничего не получится.
На этом моменте Кезон остановился и, пожалуй, вовремя – Публий начал бледно выглядеть и с опаской по сторонам посматривать, ища там поисковую команду от Торквата по его душу. И Кезон, видя, насколько восприимчив Публий, ставит точку в этом рассказе. – Да и на него, пожалуй, и рука не поднимется, чтобы воздать по заслугам. – Рассудил в итоге Кезон, отклонив этот вариант приобретения для себя в качестве именного раба подвергнутого гражданской смерти бывшего гражданина Рима.
– А вот если мы выберем в необходимом для нас качестве человека, ставшего несвободным в результате обстоятельств его пленения, то тут для нас есть свои преимущества и не преимущества. – Сделав небольшую передышку, Кезон пустился в рассуждения уже в плане выбора другого варианта приобретения именного раба. И хотя и это направление его рассказа было не менее занимательно, нежели то, что он рассказывал прежде, Публий уже не был столь к нему внимательным. А он, находясь под влиянием ранее рассказанного, теперь чувствовал себя так неспокойно, как будто и вправду всё что рассказал Кезон, было не выдумкой, а правдой. И теперь его везде разыскивают люди разъярённого Торквата, одного из влиятельнейших римских граждан.
И, принимая близко к себе всё рассказанное Кезоном, Публий сейчас посматривал по сторонам, в ожидании там в любой момент появление даже не наёмных убийц, посланных Торкватом по его душу, а самого Торквата. Кто будто в сердце ему что-то ёкнуло, и он почувствовал, что оскорбитель его достоинства, сейчас находится здесь, вот он и решил собственноручно с ним расправиться, правда при этом не забыв прихватить с собой свою охрану.
И как бы Публий не укрывался, он будет опознан, как Грехорий Аскулла, заговорщик, замысливший невероятное по своей дерзости бесчестие, выдать себя за одного из самых уважаемых и выдающихся римских граждан, представителя славного рода Торкватов, Луция Торквата. А вот для чего он это всё задумал и даже сделал первый шаг в эту сторону, подло вырвав из рук Луция Торквата знак родового отличия, ожерелье, то этого никто пока что не может для себя представить в виду невероятности по дерзости этого преступления.
Но сейчас этот опаснейший из опаснейших преступников, Грехорий Аскулла, как уже догадываются самые прозорливые сограждане из сената, решивший опорочить не только славное имя Луция Торквата, – буду его именем прикрывать