отозвался он и выпустил кольцо, устремившееся следом.
– Что ты думаешь насчет сегодняшнего вечера? – Она посмотрела на него.
– Ты имеешь в виду дискотеку, или как они это там, блин, называют?
– Именно. – Тина засмеялась. – Думаю, я не бывала на «диско» с середины школы. – Она немного пошевелила пальцами ног, болевшими от того, что они в течение нескольких часов были сжаты туфлями на высоком каблуке.
– А, ежу ясно, там будет прикольно. Ведь бал правим мы. Народ соберется ради нас. Разве может получиться не прикольно?
– Да, я, во всяком случае, собираюсь попросить Фредрика устроить так, чтобы мне дали спеть.
Калле захохотал.
– Ты чего, серьезно?
– А ты думаешь, я полезла в это дело из-за того, что тут так классно? – Тина посмотрела на него с обидой. – Мне надо ловить момент. Я несколько месяцев брала уроки пения, и после «Бара» записывающие конторы прямо с ума посходили.
– Так у тебя уже есть контакты в музыкальном мире? – подзадорил ее Калле, глубоко затягиваясь.
– Нет… Все как бы сорвалось. Но мой менеджер говорит, что всему виной был тайминг. Нам надо найти крутую мелодию, чтобы создать мне имидж. А еще он попробует устроить, чтобы меня пофоткал Бинго Ример[16].
– Тебя? – дико захохотал Калле. – Знаешь, тогда, пожалуй, у Барби больше шансов… У тебя же нет таких… – он скользнул взглядом по ее телу, – достоинств.
– Что? Да у меня не менее красивое тело, чем у этой чертовой куклы. Только сиськи чуть поменьше. – Тина бросила сигарету на пол и сердито загасила ее каблуком туфли, которую держала в руке. – Но я коплю деньги на новую грудь, – добавила она, с вызовом глядя на Калле. – Еще десять тысяч крон, и я смогу заполучить классную чашечку Д.
– Ну, успехов, – сказал Калле и тоже раздавил сигарету на полу.
Именно в этот момент вернулся Гюнтер. Его лицо, уже и так раскрасневшееся на кухне от горячих паров, покраснело еще больше.
– Вы здесь курите! Это запрещено, абсолютно запрещено, совершенно запрещено. – Он возмущенно замахал руками, а Тина с Калле переглянулись и захохотали. У него был чертовски карикатурный вид.
С неохотой они вернулись к своим занятиям. Камеры все запечатлели.
Самыми лучшими были мгновения, когда они сидели вплотную друг к другу. Когда она брала в руки книгу. Шелест аккуратно переворачиваемых страниц, запах ее духов, прикосновение щеки к мягкой ткани ее блузки. Тени в такие мгновения держались поодаль. Все, что пугало и манило извне, становилось неважным. Ее голос, поднимавшийся и понижавшийся мягкими волнами. Иногда, если они уставали, один из них, а порой и оба засыпали, уронив голову ей на колени. Последним, что им запоминалось перед тем, как сон брал верх, были история, голос, шелест бумаги и ее пальцы, ласкающие волосы.
Историю эту они слышали множество раз. Знали ее от и до. Тем не менее она каждый раз казалась им новой. Иногда во время чтения он наблюдал за сестрой. Рот слегка приоткрыт.