оказалось множество ран и синяков. Руль ударил по лицу со всей силы, поскольку машина была старой модели и не имела подушки безопасности.
– Можешь сделать еще парочку снимков? – спросил Патрик парня, давшего ему тряпку. Тот кивнул и взялся за фотоаппарат. Быстро щелкнув несколько раз, он вопросительно посмотрел на Патрика.
– Достаточно, – сказал тот и подошел к Ханне, смотревшей на него с некоторым недоумением.
– Что ты там увидел?
– Сам не знаю, – честно ответил Патрик. – Только что-то… не знаю… – Он махнул рукой, дескать, не обращай внимания. – Наверняка ничего особенного. Поехали обратно, не будем мешать им заканчивать работу.
Они сели в машину и двинулись в сторону Танумсхеде. Всю обратную дорогу в машине царила странная тишина. Что-то в этой тишине Патрика настораживало, однако, что именно, он не знал.
У Бертиля Мельберга было удивительно легко на душе. Так он чувствовал себя, только общаясь с Симоном – сыном, о существовании которого в течение пятнадцати лет даже не подозревал. Симон навещал его не слишком часто, к сожалению, но все-таки навещал, и им удалось установить хоть какие-то отношения – не задушевные, никак не проявлявшиеся внешне, а существовавшие как бы исподволь.
Такое труднообъяснимое состояние души имело непосредственную связь с удивительным событием, произошедшим в субботу. После нескольких месяцев нажима и приставаний со стороны Стена, его хорошего или, вернее, единственного друга, которого, пожалуй, правильнее было бы назвать просто знакомым, он согласился поехать с ним в Мункедаль, где устраивались танцы на гумне. Хотя Мельберг и считал себя вполне приличным танцором, но танцы на гумне – это отдавало каким-то фольклором. Однако Стен наведывался туда регулярно и сумел под конец убедить его в том, что сельские танцы не только отличаются приятной людям их поколения музыкой, но и являют собой замечательные охотничьи угодья. По словам Стена, «они сидят в рядок и только того и ждут, чтобы их подцепили». Привлекательность этого момента Мельберг отрицать не мог – в последние годы с женщинами дела у него обстояли неважно, и он чувствовал потребность немного поразмяться. Правда, испытывал известный скептицизм, прекрасно представляя себе, какой тип женщин ходит танцевать на гумно – отчаявшиеся старые страхолюдины, скорее мечтающие впиться когтями в старика с хорошей пенсией, чем покувыркаться на соломе. Однако он рассудил, что если в чем и преуспел, так это в умении увертываться от жаждущих брака старух, а потому все-таки решился поехать и попытать счастья в охоте. На всякий случай надел выходной костюм и немного побрызгался в разных местах «приятным ароматом». Стен зашел за ним, и они немного подкрепились перед дорогой, слегка залив за галстук. Поскольку Стен предусмотрительно договорился о том, что их подбросят, заботиться о трезвости не было необходимости. Не то чтобы Мельберг имел обыкновение излишне беспокоиться по этому поводу, однако попадаться в руки полиции в нетрезвом виде за рулем ему явно не стоило. После инцидента с Эрнстом