ублюдки…
Вслепую ухватившись за створку двери, Тим распахнул ее и ввалился на застекленную террасу. Он хлопал себя по спине, будто работник ранчо, отряхивающий пыль после падения с лошади, и наслаждался податливой хрупкостью тел насекомых.
Тим прерывисто выдохнул и безрадостно рассмеялся. Руки его были липкими от раздавленных комаров. Скаут-мастер подумал о Гулливере, связанном тысячами лилипутов. Прежде эта сцена не вызывала в нем страха, но на самом деле перспектива оказаться окруженным тысячами и миллионами врагов была довольно пугающей.
В наступившей тишине Тим услышал ровный гул, разносившийся над водой. Звук подвесного мотора. На Большой земле случилось ЧП? Нет, с ним бы связались по радио.
Тим вошел в хижину и проверил приемник. Тот басовито зашипел, а значит, связь работала. Рев мотора снаружи усиливался.
Скаут-мастер зажег керосиновую лампу и сел на террасе. Он скреб побелевшие волдыри от укусов на шее, запястьях и кистях. По коже побежали мурашки, а желудок болезненно сжался. Тим рассмеялся – растерянным, похожим на гусиный клекот звуком! – и провел ладонями по бугристой, точно апельсиновая корка, коже. Приятный привкус виски во рту сделался кислым, а мочевой пузырь напрягся.
«Факт, который нельзя отрицать: злая выходка других становится нашим собственным злодеянием, потому что она воспламеняет зло в наших сердцах».
Карл Юнг. Выпускной курс по психологии. Юнг, как позже придет к выводу Тим, был хвастуном и чудаком, а его теории не имели большой ценности для врача из маленького городка, чья повседневная работа состояла из прививок от гриппа и вырезания вросших ногтей на ногах обветренных рыбаков. Поэтому Тим забыл и название книги Юнга, и имя своего преподавателя, но цитата вспомнилась целиком, будто слова просто выскочили из темного закутка памяти.
«Злая выходка других становится нашим собственным злодеянием…»
В чахлых деревцах мрачно гудел ветер, от кромки прибоя доносились другие, менее объяснимые звуки, а Тим Риггс стоял на застекленной террасе, без всякой причины испытывая смутное беспокойство и ожидая появления неведомого зла.
3
ЕСТЬ ЕСТЬ…
Темно. Так темно.
Пусто.
Раньше здесь был свет. Он следил за ним. Как мотылек за пламенем. Теперь все исчезло. Осталась только безумная, царапающая глаза темнота… И голод.
Мужчина тащился по каменистому берегу, оступаясь на обкатанной водой гальке. Камни были скользкими от холодных, похожих на сопли водорослей. Мужчина зачерпнул темно-зеленые волокна и всосал их губами, будто ребенок, хлебающий яичную лапшу.
Там! Несется вперед, панцирь блестит в лунном свете. Песчаный краб. Человеческая рука схватила его – в плоть впился океанский холод – и сунула в рот. На языке задергались маленькие ворсистые лапки. Зубы сжались. В горло брызнула соленая слизь. В предсмертном спазме клешня отхватила кусочек языка, и к соли примешался