Мишки, конечно, ручищи – пальцы, что бревна, такие растопыришь и половину скамейки займешь.
Щурится от солнца зятек: такое яркое, что аж полуслепого донимает.
Есть все же у Мишки талант. Был бы зрячий, талантом не назовешь, конечно, а в его положении – талант. Он многого не видит, а как задумаешь что, так сразу заметит. Мишка хоть и слепой, но если что ему нужно будет, так и муха мимо не пролетит – будет поймана. Это, конечно, бабе Маше не на руку. Эх, не на руку.
Мимо Мишки Галька проплыла – баба из соседней двухэтажки. Проплыла что баржа, неторопливо, неповоротливо. В Гальке, поди, килограммов 140 будет. Если не больше.
Лицо у Гальки плоское, незапоминающееся. Глазки маленькие, к носу жмутся. Нос выдающийся, но тоже плоский – как галька на реке Чагоде. Щеки вытянутые, к земле стремящиеся. А за ними подбородки, аж целых три. И все одно – куда-то вниз норовят упасть. Волос у Гальки, пожалуй, что жиденький, но вот не видел его никто и никогда. Прячет Галька свой жидкий волос под засаленным серым платком – всесезонним.
Ходит Галька вразвалочку, пухлые ручки свои пытается за спину завести. Только это у нее несуразно выходит.
Мужа у Гальки нет, а вот детей целых три. И все упитанные в мать. Про мужа шутят, что был он, дескать, когда-то, да Галька его задавила и теперь в складках своего тела носит, а сама объявление в газету подала: так, мол, и так, пропал мужчина, уснул 20 октября и не вернулся.
Гальке, конечно, такие шуточки не нравятся. Да и сама она знает, что все ее дети от разных отцов, но другим о таком знать вовсе не обязательно, а то разнесут по всей деревне, еще и в соседние поселки передадут.
Зять Мишка все над Татьяной шутит: как поругаются, так говорит, что уйдет он к Гальке:
– То ли дело Галька! Ты только посмотри: вся при теле. Есть, за что подержаться.
Татьяна знает, что шутит муженек, плечами пожимает, вместе с плечами большая Татьянина грудь вверх воздымается: разве уйдет мужик от такой груди? Да никогда!
– А мне то что, – говорит Татьяна. – Иди. Жалко что ли?
А сама смеется. И Мишка смеется. Вспоминают, как приехал однажды к ним Мишка-младший зять и увидел впервые Гальку. Глаза у Мишки-младшего стали по две десятирублевки, и голос пропал. Просипел Мишка-младший:
– Это что еще за чудище такое? Сколько лет живу, а такое впервые вижу. И спереди титьки, и сзади титьки. Баба это или две?
Мишка, который старший, отвлекся на баржу-Гальку.
– Посиди, – говорит. – Галина, со мной.
Галька – баба скромная. Притормозила возле Мишки, а сесть стесняется. И поздороваться даже стесняется. За то многие Гальку нелюдимой считают.
А Мишке все равно: здоровается, нет ли. Он и сам с кем хочешь поздоровается. Вот он и принялся Галину заговаривать.
Баба Маша тем временем отползла от окошка, взяла в руки свой узелок, тот, с которым вчера приехала к Татьяне. Разобрать еще не успела: Татьяна полку для баб Машиных кофт только сегодня вечером обещала приготовить. Узелок тяжелый – не утащить. А, и бог с ним! И без