и жителей Этриуса, а сын стал достойным помощником в созидании Этриуса, ему снова стало немного скучновато.
Все, что Сатир создавал долгие годы, он передал в надежные руки мудрому и властному Куззоле. Бог так спешил и тревожился за то, что время будет к нему благосклонно, что ситуация на Этриусе усугубится. Но нет. Сатир достиг всего, о чем мечтал, и наслаждается жизнью, как и в молодости, только несколько по-другому, по-настоящему. Никакие пьянящие кровь напитки и изысканные яства не сравнить со счастьем, которое дарует созидание Этриуса, никакие сладкоголосые песнопения обнаженных нимф не сравнить с милыми беседами отца с сыном.
Таинственно улыбаясь, Сатир устремил свой умиротворенный взгляд глаз куда-то вдаль. В его зрачках отражался яркий солнечный блеск, которые в одном из своих стихотворений Александр из Бардрена, являющийся в последнее время самым популярным поэтом Ларгиндии, сравнил с двумя маленькими солнцами, сияющими посреди молочно-белых небес. Под глазами опушки заросших щек Сатира, были залиты багряным румянцем, но даже Александр из Бардрена не осмелился бы представить, какой палящий жар бушевал в груди у погрузившегося в свои счастливые воспоминания бога.
– Прости, мой друг. Они вечно вопрошают, – за спиной послышался приятный манерный мужской голос. Когда-то такое приветствие предпочитал использовать суровый бог смерти Анубис, но от его появления обычно происходило кратковременное похолодание, во всяком случае, в ощущениях кожного покрова у большинства смертных.
– Не имей причин для спешки. Ты же знаешь, сынок, где меня найти и что я готов ждать тебя хоть целую вечность, – усмехнулся Сатир и обернулся.
Позади него у дерева стоял Куззола, облаченный в темные одежды, которые обычно предпочитают носить боги смерти. Из-под расшитого золотыми нитями капюшона на бога Этриуса добродушно смотрели выразительные голубые глаза, а на лице, наделенном исключительной красотой появилась все та же коварная улыбка, по которой отец без труда узнал бы своего сына. Однако глядя в глаза Куззоле, больше не чувствовался холод и ненависть ко всему живому, лишь на мгновение показавшийся в приоткрытом рте ровный ряд белоснежных зубов напомнил Сатиру о том, что его сын на Этриусе непосредственно занимается той же деятельностью, что и его предшественник Анубис. Будучи судьями загробного мира, и тот, и другой, наделены правом определять дальнейшие судьбы душ всех смертных после того, как они завершают свои жизненные циклы.
Куззола непринужденно в знак приветствия поднял ухоженную руку с аккуратными изящными пальцами, на нескольких из которых имелись золотые кольца, инкрустированные драгоценными камнями.
– Да, уж лучше ты меня подождешь, чем души смертных, – согласился он с отцом, оставаясь на прежнем месте и не торопясь приближаться к нему.
– Я чувствовал, что ты ищешь со мной встречи, поэтому решил прогуляться к могучему дубу. Воспоминания нахлынули, – признался Сатир.
– Я тоже не сомневался,