а только я их пропустила. А как я могла их не пропустить, если Анна Аркадьевна сама предупредила? Или сейчас новое правило, что никого не пропускать?
– Вы все сделали правильно, – успокоил ее Маркиз. – Только теперь постарайтесь вспомнить все что можно об этих людях. Или они были такие же невзрачные и неприметные, как тот мужчина? – Он выразительно покосился на сумку.
– Нет, почему же… – Консьержка наморщила лоб, припоминая. – Женщина, та очень даже приметная была. Пальто на ней дорогое, стеганое, с меховым воротником. Цвет такой хороший, прямо как брусничное варенье. Я похожее на Людмиле Францевне видела, из девятой квартиры, так то пальто чуть не пятьдесят тысяч стоит. А еще на ней сапоги были такие модные, что прямо хоть по телевизору показывай. И шляпка…
– Галина Семеновна, пальто, сапоги, шляпка – это все хорошо, но это можно поменять, а сама-то она как выглядела?
– Зачем же такое дорогое пальто менять? – возмутилась консьержка. – Сапоги, опять же…
– Так, значит, и запишем – никаких особых примет этой женщины вы не запомнили. А что насчет ее спутника? О нем вы что-нибудь можете сказать?
– Могу! – оживилась женщина. – О нем могу! Крупный такой мужчина, из себя видный. Прямо как полковник Прохор Петрович из восемнадцатой квартиры. Только Прохор Петрович – мужчина солидный, приличный, обстоятельный, а этот, с кастрюлями, грубый очень, невоспитанный… но оно, конечно, понятно, разве приличный мужчина будет по домам с кастрюлями ходить?
– Невоспитанный? – уцепился Маркиз за слово. – А в чем это выражалось? Он что, вам нахамил?
– Нет, чего не было, того не было! Попробовал бы он мне нахамить, я бы их в подъезд не пропустила! А вот Валерию из десятой квартиры правда нахамил. Когда он свою машину возле дома ставил, Валерий как раз со стоянки выезжал, так они прямо чуть не подрались – ни за что друг друга пропускать не хотели. Так он, мужчина этот, выскочил и так на Валерия накричал… я таких слов отродясь не слыхала! Разве только когда трубу в подвале прорвало и Васе, сантехнику, руку кипятком обварило…
– Постойте, – насторожился Маркиз, – вы тогда здесь сидели? На этом самом месте?
– Разумеется! Я всегда исключительно на посту! Мимо меня ни одна муха не пролетит!
– Да-да. – Маркиз выразительно взглянул на кошку. – Но если вы находились на своем посту, как вы могли видеть и даже слышать, что происходит на стоянке?
– Очень даже просто. – Галина Семеновна привстала, протянула руку и отдернула коврик, висевший над кушеткой. За этим ковриком оказалось окошко, выходящее на улицу перед входом в дом.
– Вот, смотрите – отсюда мне все видно, – заявила консьержка. – А если окошко открыть, так и слышно. Только через это окно дует, вот я его и завесила ковриком, а то Марусе спать холодно, и у меня тоже от сквозняка спину ломит. А что Сергей Сергеевич говорит, чтобы я за машинами тоже приглядывала, так я за те гроши, что мне платят, не обязана радикулит наживать…
– Постойте, – перебил ее Маркиз. – Про радикулит мне не интересно. Значит, в тот день, когда приезжали