о, Марья Ивановна?
На пороге комнаты появилась маленькая, толстенькая, розовая старушка в черном фартуке, с ослепительно белым чепцом на головке.
– Все как есть, все готово, ваше превосходительство, – весело отозвалась она, сияя добрыми ласковыми глазами, и ямочки появились на пухлых румяных щеках, – все готово: и комната для дорогой гостеньки, и парадный обед, и…
– А трубочки удались ли со сливками? – озабоченным тоном прервал ее на полуслове дедушка.
– Уж так-то удались, что и желать лучше нельзя, – так же весело отвечала Марья Ивановна.
– А в новый умывальник свежей воды налили? – еще более озабоченно осведомился генерал.
– Только что Сидоренко целый кувшин вылил, ваше превосходительство, – вся сияя добродушием, отозвалась старушка.
Дедушка с довольным видом кивнул белой как снег головой, взглянул на добродушное личико Марьи Ивановны и неожиданно по-юношески весело и радостно засмеялся:
– Едет она! Едет, наконец-то, наша Южаночка!
– Так точно, едут-с, ваше превосходительство! – послышался грубоватый голос с порога комнаты. И рядом с толстенькой шарообразной фигуркой Марьи Ивановны мгновенно выросла широкоплечая бравая фигура старого солдата – с коротко остриженной седой щетиной на голове, с маленькими заплывшими глазками на добром морщинистом лице и с рыжими, как у таракана, торчащими во все стороны усами.
Марья Ивановна и усатый солдат, иными словами, денщик Сидоренко, составляли старую дедушкину гвардию. Лет двадцать тому назад дедушка, тогда еще, впрочем, не дедушка, а просто генерал Аркадий Павлович Мансуров, вышел в отставку и вскоре овдовел, оставшись с семилетней дочерью на руках. Для маленькой Саши, лишившейся матери, и была взята бонна Марья Ивановна. Когда Саша выросла, вышла замуж и уехала с мужем далеко на юг России, где стоял его полк, Марья Ивановна осталась в доме старого генерала присматривать за хозяйством. Что же касается денщика Сидоренко, то он знал Аркадия Павловича в еще более отдаленные времена. Дедушка и Сидоренко служили в одном полку, вместе ходили в поход «на турку», вместе делили все трудности походной жизни, вместе были ранены под Плевной, причем серьезно раненного в ногу дедушку бравый молодец Сидоренко под громом неприятельских выстрелов вынес на руках из боя, несмотря на свою простреленную навылет грудь. В один и тот же день и генерал Мансуров, и денщик Сидоренко вышли в отставку и, не желая более разлучаться друг с другом, поселились вместе доживать свой век. Барин и денщик были связаны самой крепкой неразрывной дружбой. Один дополнял другого. Один без другого никак не мог обойтись. И сейчас, увидев в дверях своего верного слугу, делившего с ним и радость и горе, дедушка, чуть прихрамывая на больную ногу, приблизился к Сидоренко, хлопнул его по плечу и произнес глубоко прочувствованным голосом:
– Что, дружище, настал наконец и на нашей улице праздник? Уж теперь-то скоро увидим нашу Южаночку! Скоро, братец ты мой!
– Уж чего скорее, ваше превосходительство, – отозвался ему в тон слуга, улыбаясь всеми своими морщинами и шевеля тараканьими усами.
В это время Марья Ивановна, не отводившая глаз от окна, неожиданно всплеснула руками и вскрикнула полным отчаяния и страха голосом:
– Ах, ты, Господи! Еще этого недоставало! Снег пошел! Простудится еще, чего доброго, наша барышня.
– Простудится? Южаночка простудится? Ха-ха-ха! – разразился веселым смехом дедушка. – Не думаете ли вы, что какой-то снег может повлиять на здоровье Южаночки? Да она, голубушка наша, с детства приучена переносить всякие перемены погоды. В дождь босыми ноженьками покойная Саша ее бегать посылала, ванны из холодной ключевой воды ей делала, с непокрытой голо…
Тут дедушка умолк на полуслове, не успев докончить начатой фразы. Оглушительный звонок раздался в передней и десятками отголосков зазвенел, переливаясь по всей квартире.
– Она! – вырвалось из груди генерала Мансурова, и он махнул рукой.
Сидоренко, а за ним и Марья Ивановна с мало соответствующей их почтенным годам быстротой кинулись в прихожую, перегоняя друг друга. Дедушка хотел было последовать за ними, но радостное волнение было так велико, что совсем лишило его сил. Ноги старика задрожали, и он невольно остановился на пороге кабинета, протягивая вперед руки…
Глава II. Она приехала!
– Дедушка!
Что-то шумное, легкое, маленькое и ликующее, мокрое от снега, в белой шубке и таком же капоре[1], с быстротой стрелы и ловкостью котенка устремилось на грудь дедушки и повисло у него на шее.
И тотчас же целый град горячих поцелуев покрыл лицо старика. Белый капор сполз на спину, и перед генералом Мансуровым предстала прелестная смуглая головка с целым снопом густых смоляных кудрей. Кудри падали и на высокий умный лоб девочки, и на ее разгоревшиеся от холода щеки и спускались спутанной живописной бахромой на черные, как угольки, огромные, сверкающие весельем и задором глаза.
Девочка была крепка, как молодая репка, стройна,