и раненая нога давала о себе знать тягучей болью.
Он начал жалеть о своем необдуманном решении отправиться как можно скорее, не взвесив как следует все за и против. Но он не мог поступить иначе! Свобода стоит того, чтобы за нее рискнуть жизнью! Ведь какая же эта жизнь – без свободы?
И все же…
Надо было дождаться, когда старик очнётся. Приставить ружье к горлу и потребовать, чтобы он вывел его из этого распроклятого лабиринта! Он бы сказал это так громко, что тот и без знания немецкого понял, что от него требуют.
Но было поздно. Клаус попросту не помнил пути назад. Если бы не начавшийся снег, засыпавший его следы, он смог бы вернуться, и тогда…
Солнце стало светить бледнее, а казавшийся теплым тулуп начал пропускать внутрь себя холодок. Клаус понял, что близится вечер, а за ним, и глазом он не успеет моргнуть, наступит ночь.
Ночь. От одной только мысли о ней ему стало еще холоднее.
Если понадобится – я заночую в лесу. У меня есть все для этого необходимое. Если понадобится…
Как же он надеялся, что этого не произойдет.
Голова закружилась. Деревья раздваивались. Клаус был измотан и чувствовал, что в любую секунду может упасть.
– Я не упаду, Тоби. Клянусь тебе – я не упаду, – бормотал он себе под ухо. – Я поймаю тебя. Обязательно поймаю… прямо на лету.
Когда тьма опустилась на лес, Клаус продолжал идти, но было видно, что каждый следующий шаг мог оказаться последним.
Он молил только об одном, пока голова была еще в состоянии думать: «Прошу, Господи, дай мне услышать звук истребителя…»
14
По голове будто стучали молотком. Удары становились больнее с каждым заливистым лаем Борьки, звучащим откуда-то издалека.
– Заткнись, – бубнил Сергей, не отрывая глаз. – Умолкни, сукин ты сын.
Но пес не затыкался. Казалось, он назло с каждым замечанием гавкал все громче. Сергей открыл глаза, что далось ему нелегко, и осмотрелся.
Сначала не обнаружил ничего подозрительного: он лежал в собственном погребе, где пребывал много времени, ничего такого. Ему даже захотелось продолжать спать, пока вдруг не заметил одинокий столб с разорванными кусками пут, что показалось ему вначале странным, а потом и вовсе ужасным. Память, еще несколько секунд будучи пустым холстом, начала наполняться изображениями, вырисовывая картину произошедшего за последние дни: охота, кулёмки, крушение самолета и…
Немец!
Сергей вскочил на ноги и ощутил очередной удар невидимого молотка по голове, заставивший поморщиться от боли. Он подошел к столбу, освещаемому одним лишь бледным просветом солнечного луча из щели, и попытался дорисовать в голове картину вчерашней ночи. Но как бы он ни старался, на холсте по-прежнему оставалось белое пятно – самая важная деталь. Все, что он смог вспомнить, это как, отмечая дни в календаре, наткнулся на день рождения Максима, а затем…
«Да, – вспомнил