пусть проказник не надеется, что ограничится очередной компанией.) – Поза Ирины – во всяком случае, расположение рук – были строжайше выдержаны (Вадим невольно приободрил осанку).
– Даже недостойность должна иметь приличие – Островский, – гордо внесла лепту Настя.
Этого Артем не выносил начисто. Проявилось следующим образом – раздался вопрос:
– Николай Остговский?
– Какой еще Николай? Александр Островский, драматург – однако, о чем я! – Тон не давал усомниться, кто «луч света», а кто – «темное царство».
– Остговский Николай – выдающийся металлург, да будет известно, – съязвил Артем. – Способ закалки стали газгаботал. Не какие-то там «быть или не быть».
Мама сделала мертвое лицо, но быстро сообразила, этим не пронять:
– Я понимаю так, моя речь о приличиях и стук горохом о стену – одно и то же. – Голос Ирины набирал дидактический раж. – Артем, голубчик! Кощунство – как минимум род неприличия, а вообще-то – похуже. Я допускаю, что большинство обитателей мест не столь отдаленных начинали именно с этого… (Смежно она заботливо намазывала маслом хлеб, затем придвигала сооружение к сыну.) Ряд можно продолжить именами исторических личностей типа… э-э… В общем, я допускаю, что твое халатное отношение к истории…
– Гитлег, – великодушно подсказал Артем, – Наполеон, Тамеглан.
– Ну, я не знаю относительно Наполеона…
– Хогошо, выстгроим иную линию – Малюта Скугатов, Гаспутин…
– А что Распутин? – живо встряла Настя. – Я слышала – это был демонический мужчина! Выдающихся качеств!
Ирина, строго:
– Давайте оставим в покое Распутина.
– Слушайте! До чего забавная штука полчаса как со мной отчудилась, – попытался сломать тонус посиделок Вадим. (Ирина с чугунным лицом повернулась к Вадиму – вот откуда взялись у сына поползновения к кощунству.) – Забияка тут один выискался, когда я за хлебом ходил. Вот уж хам, доложу вам – дедка одного за здорово живешь чуть живьем не съел! Собственно, и на меня настырничал.
– И что? – с сомнением поинтересовалась дочь.
– Ну… я сказал пару ласковых… надлежащих.
В глазах Насти зажглась искра:
– Я бы хотела конкретней…
Ужин окончен, Ирина занялась посудой. Вадим ковырялся в пульте телевизора: за экраном происходили цунами с жертвами, народ волновался относительно ошибочных шагов правительства, шоу и кинозвезды раздавали массам культуру. Покончила с посудой Ирина, вошла в комнату, из прихожей донесся голос Артема:
– Когоче, я на улицу!
– Что значит на улицу!? – вопросила немилостиво Ирина.
Вадим увещевал:
– Ир, ну не будем чересчур уж…
– Ты считаешь – это чересчур? Дорогой мой – период, мы не раз говорили. Попускать теперь – каяться после.
– Именно период – перегибать, знаешь, тоже…
– Артем!! –