Маша свою забывчивость.
– Да-да, представляешь, прибегает с утра пораньше в столовую соседский ребёнок и кричит: «Люди! Люди! Там кто-то весь берег киселём залил!» – захохотала собеседница.
«Люда! Людмила!» – вдруг осенило Машу при слове «люди».
Она очень обрадовалась, что вспомнила наконец имя. Но отчество, сколько она ни напрягала свою память, никак не всплывало.
«Людмила!» – облегчённо твердила она про себя.
«Но как же дальше? Георгиевна? Васильевна? Михайловна? Убей – не помню!»
Тут Людмила кому-то заулыбалась и призывно помахала рукой.
– Привет, Рыбка! – услышала Маша у себя за спиной.
– Привет, – сказала Людмила. – Посмотри, кого к нам занесло!
– А-а-а! Здрасьте-здрасьте! Сколько, как говорится, зим, сколько лет! – произнёс, разглядывая Машу, подошедший импозантный мужчина. – Приятного аппетита! Рад-рад видеть! Ну ладно, пойду, что-нибудь возьму.
Удалившийся в сторону очереди человек некогда был начальником отдела, в котором трудились Маша с Людмилой. К своему ужасу, Маша поняла, что имени его она тоже не помнит. Единственное, что моментально всплыло в её памяти, было институтское прозвище, странное и нелепое, которым с удовольствием пользовался некогда весь коллектив. Звали его обладателя Реликтовым Гоминоидом. Почему он удостоился такого наименования, никто и никогда толком объяснить не мог. И сфера его научных интересов была далека от подобного термина, и внешним видом он никак не походил на редкое существо, но кличка приклеилась к нему основательно и, как выяснилось, надолго. Потому что сразу же всплыла в Машином мозгу. В отличие от имени и отчества, которые застряли где-то в глубинах памяти и не хотели проявляться.
«Может, Людмила… как-нибудь в разговоре назовёт его», – подумала она. И, стараясь не хрустеть огурцом, спросила, указывая подбородком в сторону Гоминоида:
– Всё там же?
– Бери выше, – ответила Людмила, – замдиректора по науке. Профессора получил.
Дальше она замялась и даже как-то смутилась, и не стала ничего рассказывать о Реликтовом Гоминоиде.
Маша вспомнила об их бесконечном романе, продолжавшемся не один год.
Если забыть о том, что у обоих были семьи и дети, то их вполне можно было назвать очень красивой и гармоничной парой.
Маша вспомнила зимние тёмные слякотные утра, когда невыспавшиеся мрачные коллеги собирались на планёрку. На общем фоне светлым пятном выделялась эта пара голубков, буквально светившаяся счастьем и умиротворённостью на последнем ряду большого институтского зала. Всем тогда становилось светло и радостно от этого зримого, осязаемого, конкретного и наглядного счастья, которое, несмотря ни на что – ни на противную слякоть, ни на брюзжание начальства, ни на кучу нудных и утомительных дел, всё-таки существует в мире, совсем рядом, стоит только посмотреть на последний ряд кресел.
Глядя на них тогда, она всегда вспоминала вольтеровскую фразу «Всё к лучшему в этом