мною, как ей было угодно. Я готова прозакладывать свою коллекцию комплексов, что Темноте было очень даже хорошо известно, где у меня находится перегородка между «вижу» и не «вижу». Все, что было снаружи, бесцеремонно отсекалось без разговоров. Зато внутри меня ожидала целая феерия красок, словно в качестве издевательской компенсации за пребывание во мраке. Все эти крутящиеся спирали, мерцающие круги и плавающие черточки надоели до такой степени, что я навсегда возненавидела геометрию.
Люди! Вы не представляете, до чего хорошо иметь глаза! Закрыл – и ничего не видно.
Поначалу я даже не думала, что все это надолго. Вообще не представляла, сколько времени продлится этот тихий ужас. Тишина длилась до тех пор, пока я не научилась орать внутрь себя, да еще так, чтобы никто снаружи не слышал. Затем и был сплошной крик. Из тех, что никогда не становятся белым шумом. Крик, который слышен непрерывно, эхом отражаясь внутри меня. Я лежала неподвижно и молча орала так, что потолок порывался улететь.
Кто-то отнял у меня право выбирать, что смотреть, а что нет – вот что давило больше всего. И я не поняла, что мне хотели показать. Внутреннее зрение не имело фокуса – сплошное боковое со всех сторон. Куда бы я ни смотрела, все расплывалось, затухало, увядало и исчезало. Пытаясь смотреть сквозь ничто, я натыкалась на Темноту. За эти годы я так и не поняла, как она выглядит. Она очень умело скрывалась, но не покидала меня никогда.
* * *
Многие люди не могут запомнить показатели своего зрения. Со мной все намного проще.
Левый глаз – ноль, правый глаз – ноль.
У меня даже бумажка соответствующая есть. Мне очень повезло, что я не могу ее прочитать. А то так и не набралась бы духу, честное слово.
Атрофия зрительных нервов.
Оперировать меня не стали. С чем тут возиться? Нервы были сожжены почти полностью. Было сказано: если и появится шанс, то в ближайшие годы. А эти годы еще дай Бог прожить.
Женя, прости меня.
* * *
Первое, что я сделала, когда пришла домой – включила свет.
Тупо, да?
Туфли, тем не менее, снять не забыла. Пока Женя закрывала дверь, я попробовала пройти в свою комнату. Не хотела я расстраивать Боженку своим исхудавшим лицом в огромных темных очках. Я не знала, как выгляжу, но понимала, что не так, как раньше.
Оказалось, что найти что-либо в собственной квартире с закрытыми глазами, прямо скажем, нелегко. Я трижды споткнулась обо что-то, чего даже не сумела припомнить. Но добраться до кровати раньше, чем Женя мне в этом поможет, было делом чести.
На это чести пока хватило.
Я упала на кровать, слушая, как Боженка сидит неподвижно на трескучем стуле у стены. Старалась угадать, что именно ее сейчас одолевает. Была уверена, что обе мы думаем об одном и том же – что каждая из нас не выдержала бы на месте другой. Пыталась себя пожалеть ради приличия, но почувствовала отвращение. И все ждала момента, когда же сестра все-таки поднимется. Была готова к тому, что она уйдет. Я не допускала такой мысли – но мне нужно было быть готовой ко всему. Даже к тому, что никогда не настанет.
Часы тикали особенно громко, отмеривая тянущиеся