господин ван дер Вестхёйзен подтвердил под присягой, что дело было именно так, – то большая часть вины все-таки лежит на ней.
Суд присудил господину ван дер Вестхёйзену компенсацию в пять тысяч рандов за моральный ущерб плюс две тысячи за оставленные девушкой вмятины на машине.
Номбеко хватало средств и на штраф, и на оплату любого количества вмятин. Да и на новую машину. Или даже десять. Она была в высшей степени состоятельная девушка – ни один человек в зале суда или где-либо еще не мог даже вообразить себе, в какой именно. Еще в больнице она той рукой, которая ее худо-бедно слушалась, проверила шов куртки и убедилась, что алмазы на месте.
Но она об этом умолчала – и не по причине перелома челюсти. Алмазы ведь были в некотором отношении краденые. Правда, краденные у мертвеца, – но тем не менее. К тому же алмазы – это не живые деньги. Вытащи она хоть один, у нее бы мигом отняли остальные и в лучшем случае посадили за кражу, а в худшем – за соучастие в грабеже и убийстве. Ситуация, прямо скажем, щекотливая.
Судья вгляделся в лицо Номбеко, но истолковал его огорченное выражение по-своему. О денежной компенсации со стороны девушки говорить, по-видимому, не приходится, предположил он, так почему бы во исполнение штрафа не присудить ей обязательные работы на господина ван дер Вестхёйзена, если, конечно, господину инженеру такое решение представляется приемлемым. У них с господином инженером однажды ведь был подобный прецедент, и в тот раз его это, кажется, устроило?
Энгелбрехт ван дер Вестхёйзен поежился, вспомнив, каким образом получил в услужение трех китаёз. Зато от них есть прок, а уж если добавить черномазую, хуже точно не станет. Хоть бы и этот убогий экземпляр – со сломанной ногой, рукой и челюстью, – который небось только под ногами будет путаться.
– Если так, то на половинное жалованье, – сказал он. – Сами на нее поглядите, ваша честь!
Жалованье Номбеко инженер Энгелбрехт ван дер Вестхёйзен положил пятьсот рандов в месяц минус четыреста двадцать рандов за проживание и питание. Судья согласно кивнул.
Номбеко едва не расхохоталась. Но именно что едва – слишком везде болело. Жирдяй судья и врун инженер только что предложили ей практически задаром отработать на последнего семь с гаком лет. Вместо штрафа, который при всей несообразности размера и нелепости обоснования вряд ли пробил бы существенную брешь в ее совокупном бюджете.
А впрочем, это, пожалуй, отчасти решало проблему. Она поживет у этого инженера, подлечит свои раны, а когда в один прекрасный день почувствует, что национальная библиотека в Претории больше ждать не может, просто возьмет и сбежит. Ее же приговаривают к домашним работам, а не к тюремному сроку?
Номбеко была готова тотчас принять предложение судьи, но дала себе несколько дополнительных секунд на размышление и, несмотря на боль в челюсти, возразила:
– Значит, получается восемьдесят рандов чистыми. То есть чтобы расплатиться с господином инженером, мне придется работать на него семь лет, три месяца и двадцать дней. Не кажется ли вам, ваша честь,