будто имеешь на нее хоть какое-то влияние. Для этого необходимо нечто большее, чем… – Она дернула головой в сторону спальни. – Прошу тебя, не произноси при ней моего имени. Даже мимоходом. Потому что она мне это припомнит. Пусть даже и через год – но припомнит.
– Если она так тебя воспринимает… А ты не можешь просто уйти?
– Куда? – фыркнула она. – В ткацкую мануфактуру? В ученичество к швецу? Или сразу в лупанарий? У меня никого нет. Я – никто. И останусь никем. Только она может это изменить. Я перенесу все… Но не говори ей, пожалуйста.
– В городе, – глянула она на него через минуту-другую, – я повстречала твоего приятеля. Того поэта, Лютика. Он расспрашивал о тебе. Беспокоился.
– Ты его успокоила? Сказала, что я в безопасности? Что мне ничего не угрожает?
– А зачем бы мне врать?
– Прости?
– Ты не в безопасности. Ты здесь, с ней, из-за тоски по той, другой. Даже когда ты с ней рядом, все равно думаешь о той. Она все прекрасно понимает, но продолжает игру, поскольку ее это развлекает, а ты хорошо притворяешься, ты дьявольски убедителен. Однако думал ли ты о том, что произойдет, когда ты себя выдашь?
– Нынче ты снова ночуешь у нее?
– Да, – ответил Геральт.
– Это будет уже неделя, знаешь?
– Четыре дня.
Лютик провел пальцами по струнам лютни в эффектном глиссандо. Оглядел постоялый двор. Глотнул из кружки, вытер пену с носа.
– Знаю, это твое дело, – сказал с необычными для него серьезностью и твердостью. – Знаю, что мне не следует вмешиваться. Знаю, что ты не любишь, когда кто-то вмешивается. Но о некоторых вещах, друг Геральт, не пристало молчать. Коралл, если хочешь знать мое мнение, принадлежит к тем женщинам, которым постоянно и на видном месте надлежит носить предупреждающий ярлык. Гласящий: «Смотреть, но не трогать». Какие в зверинцах размещают на террариумах, где содержат гремучих змей.
– Я знаю.
– Она играет с тобой и играет тобою.
– Я знаю.
– А ты, как зачастую и бывает, вспоминаешь Йеннефер, которую не можешь позабыть.
– Я знаю.
– Тогда почему…
– Не знаю.
Вечерами они выходили. Порой в парк, порой на гору, встающую над портом, порой просто прогуливались по Пряным рядам.
Вместе посетили австерию «Natura Rerum». Несколько раз. Феб Равенга не находил себе места от счастья, вымуштрованные им гарсоны крутились волчками. Геральт наконец-то узнал, каков вкус тюрбо в чернилах каракатицы. А потом – гусиного бедрышка в белом вине и телячьего костреца в овощах. Лишь сперва – и совсем недолго – мешало им навязчивое, нарочитое внимание других посетителей. Потом – спасибо Литте – он не обращал на них внимания. Вино из здешних подвалов изрядно в этом помогало.
Затем они возвращались на виллу. Коралл скидывала платье уже в прихожей, совершенно нагой шла в спальню.
Он шел следом. И смотрел. Любил на нее смотреть.
– Коралл?
– Что?
– По слухам, ты всегда можешь увидеть, что захочешь.