Но я не осмеливался спросить. Решил: Джонс знает, что делает. И потом, я боялся, что он, если я вдруг подниму эту тему, пошлет меня к черту. Ведь он был единственным моим другом. А одиночества тогда я страшился.
Впрочем, Джонс открыл во мне «способность».
– Морган, ты не тупой, я ошибся. Ты просто действительно очень медленно соображаешь. Скажем, так: у меня уйдет минут десять на то, чтоб решить задачу. У тебя – час. Тут есть и определенное преимущество: например, поскольку мои мысли летают, я могу сделать кучу ошибок по невнимательности. Я их, конечно, замечаю, но потом. А ты все проверишь на двадцать раз, пока не придешь к окончательному решению. Ты довольно вдумчивый и внимательный. Может, ты не очень хорошо справляешься с ходом решения, но проверять чужую работу на наличие ошибок у тебя должно выходить отлично. Ты ведь иногда делаешь мне пометки на полях: тут неверно посчитал, тут упустил действие, и все полетело к чертям. Поэтому, Морган, я прошу тебя о помощи: проверяй мои решения и решения тех, кто обращается ко мне за помощью. Думаю, для тебя подобное занятие тоже будет полезным.
Так мы и работали. Благодаря Джонсу я подтянулся в учебе: конечно, до него и некоторых других мне было далеко, но все же я теперь не выглядел таким уж безнадежным, особенно в своих собственных глазах.
Я страдал только от одного: мне хотелось подружиться с Джонсом по-настоящему, узнать больше о нем или обсуждать с ним какие-то личные вещи. Я хотел, чтоб мы как-нибудь вместе сходили в бар после учебы. Один я боялся: ведь алкоголь у нас официально запрещен, и достать бутылку чего-то крепкого можно было только за большие деньги. А если узнает руководство университета, то проблем не оберешься – могут и отчислить. Или я хотел поговорить с ним, например, о девчонках. Они обычно крутились вокруг технических университетов, включая наш. Искали будущих мужей – надежных и хорошо зарабатывающих. Сами они редко поступали сюда. Некоторые женщины могли построить научную карьеру, но до высоких позиций в иерархии нашего общества, как правило, не добирались. Государство не поощряло женских амбиций. Ведь кто-то должен остаться в тылу, когда все мужчины уйдут на фронт.
Я хотел бегать с ним за сигаретами, как остальные студенты, или пожаловаться на родственника, который в очередной раз зажал мне денег и перевел на счет мизерную сумму. Словом, я хотел, чтоб Джонс из моего репетитора превратился в моего товарища. Но с его стороны не было никакой ответной реакции.
Он жил в другом общежитии, через дорогу. Я все надеялся, когда он пригласит меня в гости, но так и не получил приглашения. Сам я звал его в свою комнату пару раз, чтоб угостить обедом.
Пожалуй, за целый год Джонс только однажды проявил подобие дружеского расположения. Я никому не сообщал о дне своего рождения, потому не ждал поздравлений и уж тем более подарков. Однако после занятий Джонс позвал меня в библиотеку и вручил коробку.
– Я знаю, что в твоих краях это в ходу. Наверняка ты их любишь тоже. С днем рождения, Колин. Будь здоров, – Джонс подарил мне