мог бы продать свои знания этому государству, или мог бы продать им клевер: даже несовершенный, он бы свел их с ума, уверен. Я мог бы возглавить какой угодно исследовательский центр. И в своем времени я был не последним человеком в иерархии, так что уж говорить об этом отсталом столетии! Я бы вознесся на вершину. Но на что я способен в действительности? Предположим, как-нибудь я сумею попасть к их военным, продемонстрирую им работу клевера, и они этой машиной заинтересуются, однако у меня нет никакой гарантии безопасности. Ведь здесь я – никто. Они будут вольны сделать со мной что угодно. Может, начнут ставить эксперименты. Разумеется, подобная перспектива не устраивала меня.
Напоследок, шестая проблема: невыносимая скука и усталость.
Иногда мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание, но я продолжал идти. Куда и зачем? Я мечтал о том, чтобы принять горизонтальное положение и нормально поспать.
Мне осточертел мой украденный путеводитель, но он, в сущности, был моим единственным развлечением. Порой я даже хотел начать беседу со случайным прохожим, но не знал, о чем говорить со здешними людьми.
Однако, несмотря на свалившиеся на мою голову трудности, я был твердо уверен, что не вернусь в свое время. Я мог бы попытаться, заявив потом военным и всем прочим: что-то пошло не так, я застрял где-то «между», с трудом вернулся обратно. Аппарат нуждается в доработке. Но, вполне возможно, эта ложь будет стоить мне жизни.
Нет, все в порядке, я выживаю, я непременно найду решение. Ведь у меня есть клевер, а я уверен: человек, изобретший машину времени, способен на что угодно.
2
Десять дней такого образа жизни в Лондоне лишили меня человеческого облика.
Был вечер, я сидел возле входа в гигантский торговый центр, надеясь, что кто-нибудь надо мной сжалится и подкинет мелочи на еду.
Я не ел уже два с половиной дня. Чувство голода затмило все прочее: стыд, усталость, страх. Да, я не был похож на человека, а только на какое–то обросшее голодное вонючее животное в грязном костюме.
Так я и сгину, храня в кармане величайшее изобретение, которое никому не принесет пользы, впрочем, и вреда тоже.
Я не боялся заглядывать людям в глаза. Не представляю, насколько жалким я выглядел; иногда лепетал «простите», но тут же, слыша собственный голос, сиплый от долгого молчания, затыкался.
Вот мимо прошла красивая женщина, держащая за руку свою дочурку. Женщина, заметив меня, скривила гримасу брезгливости, инстинктивно прижимая ребенка поближе к себе. О, если бы вы знали, кто я такой, и что могу принести всем вам! Вы стали бы поклоняться мне, будто я новый мессия, но сейчас вы лишь отворачивайте свои лица, и боитесь поделиться со мной и куском хлеба…
Кажется, я схожу с ума. Стряхнуть с себя эти глупые мысли. Все образуется, я выживу, непременно.
К вращающейся двери приближался молодой человек. Он двигался пружинящей походкой и, как мне показалось, насвистывал мелодию. На секунду наши с ним взгляды встретились. В его глазах я прочел негодование и жалость и, пожалуй, стыд. Ему стыдно, что я сижу здесь, в таком виде? Стыдно за