Но их тут же сменила тишина, и щелчки возобновились.
На кухне лежало несколько грязных стаканов, и я помыл их. Заметил, что засорилась раковина. Залез под раковину, раскрутил гайку, снял колено трубы, прочистил. Вода стала уходить.
Нужно было постирать вещи. Сложив их в ведерко, я пошел в закуток. Хозяйка возилась там с мокрым бельем. На ее шее висела веревка с яркими прищепками – напоминая венок, какие мексиканцы плетут на диа дэ муэртос, – день мертвых. Еще три прищепки были во рту, зажатые губами. Расправив простыню, она высвободила из губ сначала одну прищепку, закрепив на веревке, затем вторую. Действовала она ловко и искусно.
Я поставил ведерко с вещами на цементированную столешницу, где лежали мыло и емкости с порошками.
Йоа промычала, удерживая прищепку ртом, чтобы я оставил грязную одежду – она постирает. Но мне не хотелось ее утруждать. Тогда она приблизилась, убеждая, что это не мужская работа, и потянулась к ведерку. В попытке остановить, я положил ладонь на ее холодное запястье.
Зрачки Йоа расширились как у испуганной кошки. Оба мы замерли, уставившись друг на друга, сбитые с толку. Среди рядов свежих простыней.
Я не мог оторвать взгляда. Ее большие коричневые зрачки сводили с ума, а намокшие кончики волос дразнили, вились, путались и слипались. Смуглая кожа, покрытая испариной, походила на разогретую карамель. В горле пересохло.
Издалека, со двора, послышался голос. Кто-то звал хозяйку.
Йоа одернула руку и поспешила к калитке.
Встав у окна за занавеской, я наблюдал как мулатка разговаривает у ворот с мужчиной. Тот хотел было пройти внутрь, но Йоа его остановила. Указав в сторону дома, дала понять, что не одна.
Тогда они начали пререкаться. Мне было не рассмотреть лица гостя. Йоа стояла перед ним и что-то живо объясняла, то и дело поправляя спадающие на лоб локоны. Через пару минут мужчина удалился.
* * *
Лопасти вентилятора рубят и перемешивают горячие куски воздуха. Они кружатся по помещению, бьются о стены и раскаленную крышу.
Размеренные щелчки по радио не прекращаются, надоедают, нагнетая напряжение. Как во время блокады.
Сидим молча. Черпаю ложкой рис с красной фасолью. От горячей еды тело впотело, запиваю холодной водой – и еще обильнее потею. Пролетающие кубы воздуха охлаждают и обжигают одновременно.
Йоа нервно поправляет прядь волос. Тянется к стакану, помешивая лед и мяту. Спящие листики взлетают, обеспокоенные. Лед звякает о вспотевшие стенки. Женщина делает глоток, затем быстро встает. Подходит к радио и выдергивает из розетки. Надоедливый стук прекратился.
Йоа объяснила, что в США заседает конгресс – принимают решение о военном вторжении в Никарагуа.3
* * *
Вечером жар ослабел, и на лужайке снова затрещали цикады. Парой точных ударов я раздробил молотком лед и смешал его с гибискусом.
Йоа сидела на веранде, пытаясь собрать кубик-рубика.
Ставлю стакан с красным соком перед ней на столик,