Поломанные судьбы. Анна Владимировна Рожкова

да мечты. Не то, что у сестры. Какой она жила насыщенной, интересной жизнью. В одиннадцать она в первый раз поцеловалась с главным хулиганом района – Семой. Взахлеб рассказывала, как это классно и как ей понравилось. Только через неделю я вытянула из нее, что она наврала. Ей совсем не понравилось, было мокро и противно. Родителям как-то удавалось сдерживать буйный характер сестры, а бабушка во всем ей потакала. Марина росла своенравной, заносчивой. Бабушка по традиции одевала нас одинаково. В четырнадцать сестра воспротивилась:

      – Еще чего? Не хочу, как Машка одеваться.

      Я молчала. На самом деле я была не против. Сердце сладко замирало, когда в школьном коридоре меня окликал чей-нибудь ломающийся голос:

      – Марина?

      Я оборачивалась.

      – А, это ты, Машка. Марину не видела?

      Я мотала головой. И разочарованный кавалер, тяжело вздыхая, отправлялся на поиски моей неуловимой сестры.

      Как я мечтала, как хотела быть похожей на Марину – яркой, запоминающейся, сильной. Еще я балдела от ее имени. Вроде звучит похоже – Марина и Мария. Но она – Марина, а я – всего лишь Машка. Я скрывала свои страдания и переживания, пестовала втайне от всех.

      В первое лето после смерти родителей мы пошли работать. Бабушкиной пенсии катастрофически не хватало. Работу, конечно же, нашла бойкая Марина. Договорилась с каким-то армянином, хозяином точки на пляже. Сестра продавала мороженое, я – наливала соки. Не Бог весть, какие деньги, но и эти не лишние. Это лето было, пожалуй, самым счастливым в моей жизни. Печет солнце, прибой лижет гальку, а главное – Марина целый день со мной. Никто ее у меня не отнимает, можно говорить до посинения.

      – Ох, Машка, скукота-то какая, – говорила разомлевшая на жаре сестра, развалившись на пластиковом стуле. Но вот подходил отдыхающий, и Маринка оживлялась, надевала дежурную улыбку, стреляла глазами. Ей пачками назначали свидания, звали вечером в кафе. Марина улыбалась, но решительно отказывалась.