знает, насколько я не люблю монорельсы, поэтому на стоянке у набережной мы берем такси – шустрый катер городской службы, с эмблемой дельфина на боку. Символично, учитывая то, что говорят о слепышах: якобы, они умеют общаться при помощи ультразвука.
Наш рулевой, парень лет восемнадцати, весь в веснушках. Настолько, что я не понимаю – это рыжие пятна на белом, или белые на рыжем. Я опускаю крышу, и он предупреждает меня, что до меня могут долететь брызги. Я киваю и пересаживаюсь ближе к левому борту – люблю чувствовать соленую влагу залива Тишины.
Парень лихо выкручивает штурвал, и мы сразу попадаем в левый ряд, ныряем в бетонное горло скоростного туннеля, чтобы через пять минут выскочить в открытую всем ветрам акваторию. Сотни небоскребов создают призрачную береговую линию. Иллюзию того, чего в действительности не существует. Прямо по курсу, в центре залива громоздится уродливая туша Атриума правосудия. Опираясь на многочисленные сваи, чудовищный краб занимает так много пространства, что нам приходится огибать его справа.
Я отворачиваюсь. Я не люблю на него смотреть.
Говорят, в состав железобетонных стен входят нано-аккамуляторы солнечного света. Все называют их стеклом. Вечером стены отдают накопленный за день свет, создавая едва уловимый абрис всех конструкций. Атриум – не исключение.
Мы врываемся в широкое устье Западного канала. Высотки остаются за спиной. Допотопные дома с выходными террасами, увитыми зеленью, становятся ниже. Старинные мосты с выдвинутыми над водой беседками подмигивают нам разноцветными огнями. Между зданиями на свободу вырывается солнце. Астероидный пояс едва заметен. Мы летим между волнорезами навстречу закату.
Отвратительно яркий свет пятнает мою левую руку, выделяя шрам на коже. Слепок чужой жизни.
Куда потерялась моя собственная? Что я такого успела натворить, в чем провинилась? Или всё, что мне осталось – служить эхом неизвестной мне судьбы. Кометой повторять пройденный кем-то путь. Сжигать себя в горниле чужих страстей. Видеть в зеркале тело, меняющееся не по моему желанию.
Кто лишил меня того единственного, что каждому положено по факту рождения – права распоряжаться своей жизнью?! Прошу! Уберите вечное ожидание ножа, летящего в спину! Высшие силы, отдайте мне меня!!
Мою дрожащую руку накрывают тонкие пальцы Тильды, и я прихожу в себя. Она чувствует мое настроение – как все слепыши. Ее полное имя – Матильда. Мы не торопимся называть полные имена. Часто даже близкие друзья не в курсе, не говоря уж о работодателях. Все личные данные зашифрованы. Таково наследие прошлых времен, когда многоэтапная идентификация БИЧ включала имя и несколько фамилий. Непростой процесс давно канул в лето, но привычка хранить от всех полное имя осталась.
Мы с Тильдой стали ближе в тот роковой вечер – один из многих для меня. В офисе, в конце рабочего дня меня накрыло очередной волной. Мне тогда показалось, что моя голова отрывается от тела. И хоть часто повторяла: уж лучше сразу, чем жить вот так, в постоянном ожидании смерти – в ту минуту я готовилась бороться до конца.