не важно, какое имя?! Во имя имени совершали подвиги и преступления! Шли на костры инквизиции! Герострат сжег храм Артемиды в Эфесе, чтобы его имя звучало в веках! А сколько незабываемых судеб прожито ради имени. Особенно в искусстве, где у каждой мухи под брюшком имя начертано! А моя жизнь! Я всего себя на имя положил! Недоедал. Недосыпал. Недолюбливал порой! В моей жизни ничего пустого нет и быть не может!
Дидли. Я на десять минут зашел. У меня дел по горло.
Давайте посмотрим ваши вещи. Это что?
Маша. Это буфет.
Дидли. Хорошо задрапировали. Только надо веревкой покрепче перевязать. А это что?
Маша. Это телевизор. В пенопласте, чтобы не разбить.
Дидли. Отлично! А это шкаф?
Маша. Шкаф.
Дидли. Добро! Телевизор поставим в шкаф. Завтра в восемь утра мы у вас. Приятно было познакомиться. Думаю, завтра к одиннадцати перевеземся. Приятно было познакомиться!
Дидли Дам Бу уходит.
Федор Апполинариевич. И как это называется? Кому я должен доверить свое имущество? Человеку без имени? Дидли Думу Бу?
Маша. А почему бы и нет. Ты писатель номер один, ты Соломатин, твое имя что-то значит, а его имя ничего!
Федор Апполинариевич. Дидли Бу не бу нас перевозить! Этому не бывать никогда!
Маша. А Коробейниковы говорят…
Федор Апполинариевич. Плевать я хотел на Коробейниковых! Коробейниковы зимой ходят в летних ботинках, спят на потолке и не едят ничего, кроме истлевшей капусты!
Маша. Они не спят на потолке, папа! Да! Капуста им нравится. В капусте железо! Они за собой следят. Что плохого? Они хотят высушиться на двадцать пять процентов! Этот самый Дидли их отлично перевез! Ну, Дидли себе и Дидли. В жизни много всего неожиданного!
Федор Апполинариевич. Я принципиальный человек. Все в этом мире имеет смысл и обязательно что-то да значит. Вот куда завела нас легкая музыка и бессмысленное отношение к жизни! Я своими убеждениями не поступлюсь. Этой перевозке не бывать!
Маша. Но подкидыш же, папа, разве не жалко? Без мамы рос! Без отца!
Федор Апполинариевич. Сиротские песенки! Слышали мы такое в послевоенных поездах! Вор! Бандит! Поставит наши вещички в грузовик, и ищи-свищи в чистом поле. А кровать моя, между прочим, немецкая! А чешский хрусталь!!! А бюро, за кото-
рым я «Червленую осень» написал?! Свой лучший роман! Только через мой труп!
Маша. Надо же людям верить, папа!
Федор Апполинариевич. Кому верить???!!! Дидли Бу Бу Бу???
Маша. Всем надо верить. Дидли тоже. Я этому детей в школе обучаю. А родной отец никому не верит.
Федор Апполинариевич. Где ты его нашла, по какому адресу, учительница первая моя?
Маша. На Миллионой, дом номер семнадцать. Там у него контора.
Федор Апполинариевич. Поезжай сейчас же на Мильонную, отменяй заказ!!!
Маша. Папа, ну, люди разные бывают, может, он не такой, как все, особенный, он так мир ощущает! Не хочет Дидли быть ни Колей, ни Сережей, ни Петей. Ни Сидоровым не хочет быть, ни Петровым! Хочет быть Дидли Дум Бу. Это его личное дело!
Федор Апполинариевич. Он ощущает мир вполне своеобразно, деточка! А я ощущаю,