и Гуру. Картинка не клеилась. В память вернулись страшные истории про Шварцвальд, что братья Гримм нам рассказали в детстве. А вдруг всё правда? Нет, решил я, надо уезжать и искать ночлег подальше отсюда. Я поднялся со скрипучей койки и крадучись пошел к машине.
Минут семь-восемь задним ходом, на три-четыре разворот, и гладко с горки понесло. В отель, к ближайшей деревушке. Мне лучше в ней заночевать и утром рано возвратиться. Закапал дождик и совсем стемнело. Вот въезд в деревню через мост, немного редких фонарей, сиротски хилые домишки, в чьих окнах мгла и нет движений. Ни человека, ни души. Ни вывесок с призывом съесть что-то иль выпить. Я загрустил, мне перед сном хотелось пива и сосисок, корочки хлеба и горчицы. Желудок заурчал в пустой тревоге. Ну ладно, главное найти кровать, а остальное уж не так и важно.
Боясь пропустить отель, я стал внимательно вглядываться в улицы. Передо мной плавно менялись картинки из темного средневековья. Церквушка шпилем в небо и рядом площадь вширь, ремесленная мастерская, часть древней крепостной стены и даже каменный колодец. Вокруг – немая глухота и звуки падающих капель. Жутковато. Я нажал на кнопку плеера:
«…нет и
нет, мне не
до
смеха, нет окна, и
дверь размыта, ведь пытать меня приехал сам Великий Инквизитор…»
«Да уж, ты прямо в тему, господин Шклярский», – подумал я и в конце деревни увидел очертания старого сооружения. Вот и он, мрачный дом-фахверк с треснувшей вывеской «Gasthaus». Заросшая дорожка к входу, разбитое стекло в окне и запертые двери. Звонка я не нашел, на стук никто не отозвался. Похоже, здесь меня не ждут, давно здесь никого не ждут…
– Ау, все сдохли, плят такой? – я матюгнулся. – Ну что за день, твою же мать, всего-то надо мне в кровать.
Я развернулся и заново въехал в деревню. Десять минут блужданий по брусчатке, и я нашел живой над вывеской фонарь. Он освещал полуподвальное помещение с узкими дверями. Припарковав машину рядом, я заглянул в Gaststatte. Внутри был полумрак и пусто. Грязный пол, деревянные столы, обрубки от свечей. Они где-то горят, где-то стоят безмолвно. На стенах старые гравюры прибиты криво, на глазок, и в клетку скатерти не чисты, и вонь везде, табачный смрад в обжарке квашеной капусты. Я сделал шаг, прошел вовнутрь. Там тишина. На голос мой дверь заскрипела, и за стойкой появилась женщина. Луна-баба. Она была неопределенного возраста с красным круглым лицом, потухшими глазами-синяками, с тонкими, как ниточка, губами – намек так на необходимый рот и грязными седыми комками-волосами. Ее серый свитер наверняка когда-то помнил стирку, но как бы с грустью как ушедшую весну. Большими ладонями она в кулаки затерла фартук и молча посмотрела мне в глаза. Ни звука не произнесла.
– Добрый вечер, извините, – чувствуя неловкость под ее расстрельным взглядом, обратился я, – гостиница в вашей деревне, она закрыта, не работает, а мне бы где-то заночевать. Не подскажете, где можно… – я не успел договорить.
Луна-баба без всяких слов, как