на доску. – Шах.
– Вы отвлекли меня, – сказал Артур.
Мне было не видно, куда направлен его взгляд. Я чувствовала себя ребенком, примостившимся на краешке тахты, сложив ладони на коленях. Мама пыталась показать папе что-то в журнале, но он, как и я, следил за партией. Я обратила внимание, что мы оба пытаемся скрыть свой интерес.
– Как вы познакомились с моим отцом? – громко спросила я Артура.
Он повернул ко мне голову, но бабушка Персефона ответила быстрее.
– Некоторое время Артур был другом нашей семьи, – сказала она.
– Значит, вы с папой росли вместе?
– В некотором роде да, – сказал Артур.
Я изучала его. Непохоже, чтобы они с отцом были ровесниками. По глазам я могла бы определить его возраст, но он весь вечер не снимал темных очков. Я подумала: может, он слепой? Может, поэтому отец пытался придержать его за локоть. И так внимательно наблюдал за ним. Но разве слепой мог бы играть в шахматы, или выдвинуть для меня стул, или водить автомобиль?
– Шах и мат, – объявил, наконец, Артур.
– А, – отозвалась бабушка Персефона. – Я проглядела.
Его губы растянулись в улыбке.
– Знаю.
Я изучала его. В теплом свете гостиной он выглядел не таким бледным, как в столовой. Огонь раскрашивал бликами его почти прозрачную кожу. Что он такое? Обычный человек или же нечто меньшее или большее? Если он друг моего отца, то где они могли познакомиться? Обычно никто из нашей семьи не выезжал за пределы города, пока не повзрослеет. Я попыталась представить Артура одним из уинтерпортских краснощеких мальчишек в шерстяном шарфе, заляпанном замерзшими соплями. Вряд ли такое было возможно.
Артур, должно быть, заметил, как я его разглядываю, потому что подвинул стул, разворачиваясь лицом ко мне.
– Вы… чего-то хотели? – спросил он. В вопросе не было злого умысла, но я вспыхнула.
– Просто гадала, откуда вы, – сказала я.
Он улыбнулся, не разжимая плотно запечатанных губ. Бабушка Персефона метнула в меня взгляд. Я задала вопрос, которого задавать не следовало.
– Артур, – сказала она, – сыграете для Элеанор на фортепиано в честь ее возвращения домой?
Он оторвал взгляд от доски.
– Если вы этого хотите.
Отчего-то мне было понятно, что сам он не хотел играть.
– Прошу вас, – сказала бабушка. Он начал подниматься.
– Вы не обязаны этого делать, – подала я голос со своей тахты. – Вы трудились весь день. Пожалуйста, не делайте этим вечером ничего против собственного желания.
Я сама удивилась своей пылкости. А оглядев комнату, поняла, что и все остальные тоже.
Артур оттолкнулся от стула.
– Простите, мне нужно выйти на минутку.
Он вышел за дверь, бабушка Персефона проводила его взглядом, а затем посмотрела на меня. Меня уже начинало раздражать ее постоянное наблюдение. Даже монахини не следили так рьяно за каждой мелочью, за всем, что я говорила и делала.
– Сыграем,