к моим денежкам, я зарезал бы ее и глазом не моргнул. Да и поразмысли, дружище, кого волнует жизнь девки? Ты выказал немалые рассудительность и милосердие, просто сохранив ей жизнь.
– Думаешь? – глянул он на меня.
– Думаю, Фаддеус. Ведь молодому инквизитору необходим пример для подражания. И я рад, что сумел повстречать именно тебя…
Мгновение мне казалось, что я переборщил. Вагнер, однако, заглотил комплимент, словно молодой пеликан рыбешку.
– Ты мне льстишь, Мордимер, – сказал, но улыбка на его лице была искренней.
– Слишком уж я для этого прямодушен, – вздохнул я. – Иногда думаю, что надо бы научиться тому, о чем говорит поэт: Во взаимном вежестве подскажу коварно: просто должно говорить, как Господь сказал, но…
– Хайнц Риттер? – перебил он меня.
– Знаешь его стихи?
– А то, – ответил он и закончил за меня: — Изовьюсь я мыслию, а простец трепещет: мотыльком, да на огонь – на слова, что блещут.
– Я ж глаза тотчас сомкну, будто задремавши: дурня корчить день-деньской – ничего нет слаще, – ответил на то и я.
И снова пару минут опасался, не переборщил ли с иронией. Но нет. Фаддеус Вагнер рассмеялся искренне.
– Однажды я пил с Риттером. Свой парень, так скажу. Три дня не просыхали. Оставил меня, едва только мой кошель опустел, – судя по тону, товарищ мой не держал зла на Риттера, что приязнь их угасла с исчезновением последнего дуката. А означало это, что драматург был и вправду веселым компаньоном.
Хайнрих Поммель внимательно выслушал рапорт, а потом приказал нам садиться за составление письменного отчета, коий следует отослать в канцелярию Его Преосвященства епископа Хез-хезрона. Видимо, дабы мышам было что жрать в епископских столах; я не думал, будто кто-то имел время и желание заниматься обычными рапортами местных отделений Инквизиториума. Наш же глава более всего радовался немалой сумме, которую мы получили от состоятельных и благодарных горожан. Он высыпал монеты на стол и сразу же отсчитал четверть. Подвинул денежки в нашу сторону:
– На здоровье, парни.
Конечно, глава и не думал отчитываться перед нами в том, что сделает с оставшимися тремя четвертями награды, и мы были бы воистину удивлены, поступи он иначе. Но, как я уже и говорил, на Поммеля обижаться невозможно. В Инквизиториуме у нас всегда были добрая еда, вдоволь вина, вовремя выданные содержание и пропитание, а когда у кого-то из инквизиторов возникали финансовые затруднения, Поммель всегда выручал его беспроцентным кредитом.
Мудрый человек, он знал, что лучше быть для подчиненных требовательным, но заботливым отцом, нежели изображать из себя скупердяя и вымогателя, чье поведение сперва вызывает презрение, а после приводит к заговорам. И мы в общем-то не держали на него обид за то, что его любовница как раз достраивала прекрасный дом за городом, а сам Поммель через подставных лиц владел несколькими небольшими имениями.
Были мы молоды, учились у него и знали, что,