расступитесь, – злобно крикнул Митрон Семенович, местный безработный, давно злоупотреблявший алкоголем, абсолютно чистый и добродушный мужичок невысокого роста, в огромном старомодном плаще, который он не снимал ни летом, ни зимой. Хулиганы, услышав его, быстро разбежались, а Ваня начал вставать, корчась от боли и обиды.
– Сильно они тебя? —спросил, осматривая его, Митрон.
– Да ничего, им тоже влетело неплохо, если б я удержался на ногах, они бы получили больше.
С Ваней часто случались подобные случаи, всему виной был его особенный характер, с постоянным обостренным чувством справедливости и недетским упрямством. Любая несправедливость, даже малейшая – и он уже с кулаками и суровым взглядом, готовый на деле отстаивать свою правду. Синяки и царапины практически не сходили с его лица, мать и отец ругали, внушали, предупреждали, но все тщетно, как только видит Ваня, как обижают или оскорбляют слабого, – он уже в центре событий…
…Семикин лежал в большой неудобной кровати, тело противно ныло, пронизываемое похмельным синдромом. Иван продолжал вспоминать детские голы. Одно трагичное событие особенно хорошо запомнилось.
Рано утром его разбудил странный шум: крики, вопль, плач, доносившиеся из окна, были настолько сильными и пронизывающими, что становилось страшно. Он быстро оделся и выскочил на улицу: горел соседский дом. Маша с бабушкой стояли на улице с растерянными, трагичными лицами, на которых были видны отчетливые следы свежей черной сажи. Казалось, они еще не понимают, что случилось, как могла произойти такая трагедия? В руках бабушка держала старинную икону Николая Угодника, единственную вещь, которую она успела вынести из горящего ужаса. Почему именно икону? На этот вопрос, наверное, ответить не сможет никто, даже она сама, это из области душевной рефлексии, внутренней духовной составляющей личности: кто-то тянется к иконе, кто-то – к материальным благам. Люди бегали с ведрами, шлангами, кружились, кричали, поливали дом студеной колодезной водой, кто-то подвез мелкого желтовато-белого песка, его начали решительно кидать в пасть стихии, но было уже ясно, что все старания тщетны… Из окон, дверей, из-под невысокой крыши – отовсюду вырывались языки пламени, страшная мощь огня полностью поглотила дом. Эта громадная, чудовищная сила, красная всепожирающая махина насыщалась жилищем, летели куски шифера, досок, стоял ужасающий, леденящий душу треск, словно сам Бог огня радовался своей добыче, показывал природную, непобедимую силу. Пожар прекратился только когда гореть стало нечему, красный дракон сожрал дом дотла, а потом и себя самого и только под утро улетел вместе с последними клубами черного, неприятно пахнущего дыма.
Маша с бабушкой поселились в доме Семикиных, пока строили новый, а строили его, надо сказать честно, все: жители Молычевска не остались равнодушны к чужой беде. Стройка кипела с утра до вечера, подвозили грузные, тяжелые бревна, легкие, еще пахнувшие сосновым соком доски, шли груженые