французского изящества. Худенькая, но никаких костей, всё миниатюрно, женственно притягательно. Рассмотрев её лицо и фигуру, он увидел, она почти раздета. На ней красовалась только одна юбочка из коротеньких разноцветных ленточек, длиной сантиметров пятьдесят, прикреплённых к пояску на тонкой талии. На груди ожерелье из раскрашенных морских ракушек. На тонкой шейке – ошейник, украшенный бриллиантами. На стройных ножках золотые браслеты, такие же и на запястьях рук. Она начала кружиться и подпрыгивать, ленточки на поясочке развивались. Загадочно намекая на что-то, чего не было видно. Но зал бушевал. Хлопали и хлопали при каждом её прыжке, резком повороте, изгибе, наклоне.
Она казалась настоящей вакханкой, древнегреческой жрицей любви, радости, счастья. Все, сидящие в зале, забыли о себе, своих делах и нуждах, улетая с этой Терпсихорой то ввысь, то вниз, то к высоким облакам, то в самые глубокие земные провалы. Она лукаво улыбалась и танцевала, танцевала, кружилась и колдовала неповторимым образом. Браслеты, мелодичным звоном, повторяли её движения. Таких чудес даже маститые посетители театров не видели ни разу в жизни. Что же говорить о Иване Сергеевиче? Он сидел совершенно потрясённый, лицо изменилось, будто сам он превратился в некоего Вакха, и вот-вот поймает эту обезумевшую менаду. Зал рукоплескал, шумел, восхищался, бурно выражая свой восторг. Актриса долго выделывала головоломные па, она устала, ей захотелось отдохнуть, уйти со сцены, но публика не давала ей возможности это сделать. Наконец представление окончено.
Иван Сергеевич с Тимофеем еле выбрались из театра. Толкучка, разговоры, замешательство. Наняв извозчика, вернулись в гостиницу. Поужинали, поиграли в картишки, перекинулись парой ничего не значивших фраз, разошлись.
Ивану Сергеевичу не спалось. Всё ему мерещился образ юной танцовщицы. То она вновь взлетает к небесам, то возвращается на землю. Он был, словно зачарованный, в круговороте огненного хаоса, безумия, любви. Утором еле поднялся с больной головой и учащённым сердцебиением. С соседом Тимофеем ни о чём не хотелось говорить. Он был, как в тумане. А Лолита всё танцевала и танцевала.
Через два дня он вновь, без всяких уговоров, сам отправился в театр. Сидел, смотрел на эту летающую непоседу и молчал. Даже не хлопал. После представления, ворвался к ней в уборную, растолкав всех поклонников. Развернул большой свёрток и накинул ей на плечи соболиную шубу. Она закружилась в ней перед зеркалом, предварительно сбросив с себя весь свой «скромный наряд». Потом подбежала к Ивану Сергеевичу, обняла, поцеловала, он взял её на руки и вынес из театра. Подозвав ямщика, закричал: «Гони-ка к Яру!». Всю ночь они сидели в ресторане. Она, не снимая шубу, зябко куталась в неё, он – всё в той же фрачной паре.
И полетели дни крутыми разбегами. Но вот она уезжает, он мчится к ней проводить и застаёт её в объятиях Тимофея. Иван Сергеевич, ни слова не говоря, повернул назад, расплатился с хозяином