считался его вассалом и зачастую был вынужден оставлять алтарь, брать в руки оружие и воевать, как обычный дворянин. При выборе кандидата на вдовствующую кафедру король руководствовался политическими, социальными и материальными соображениями и предоставлял ее избранному им лицу, не особо задумываясь над тем, понравится ли это Риму150.
Как утверждают исследователи, почти все церковные владения находились в зависимости от королей или императора. Например, только во Франции из 77 епископских кафедр, которые существовали в королевстве, 25 находились в ведении короля. В те дни, когда они вдовствовали, все доходы с них шли в королевскую казну. Ему же принадлежал 51 французский монастырь151. Многие герцоги если и уступали ему в объеме своих возможностей, то ненамного. Понятно, что совокупный объем их прав на церковное имущество был невероятно велик.
В дальнейшем, желая закрепить свои власть и влияние, крупные аристократы без всякого смущения ставили архиереями в подчиненных им епархиях собственных малолетних детей. «Если ребенок мог быть графом, то почему он не может стать епископом?» – этот наивный вопрос из разряда софистических недолго мучил умы современников той эпохи. В 926 г. граф Герберт II Вермондуа (902—943) хиротонисал своего 5летнего сына (!) в епископы, и такое «избрание» было утверждено королем и Римским папой. А чуть ранее, в 921 г., архиепископ Кельнский даже получил выговор от папы Иоанна X за попытку воспрепятствовать назначению королем кандидата на вакантную кафедру в Льеже. В своем письме «своевольному» архиепископу понтифик объяснял, что ни в одной епархии (!) ни один кандидат в епископы не может быть поставлен на должность без распоряжения короля152.
Как и полагается, эта зависимость духовной власти от королей была облечена в легальную форму законной процедуры. Перед посвящением епископы получали от короля инвеституру («облечение») в виде жезла, символа пастырской власти, и кольца – знака, свидетельствующего о неразрывной связи архипастыря со своей паствой. Как вассалы короля, они давали ему такие же клятвы, как бароны и графы, и несли аналогичные повинности. Естественно, симония расцвела пышным цветом – продажа санов и епископских кафедр стала доходным бизнесом.
Особенно процветали злоупотребления в период малолетства императора Генриха IV, когда вакантные аббатства и епархии тщательно оценивались в королевском дворце, а затем открыто выставлялись на продажу; хорошо хоть не на аукционе. Еще хуже ситуация развивалась на Юге Италии, где даже сверхупорный папа Лев IX не смог полностью искоренить симонию: ему откровенно говорили, что если понтифик начнет отлучать всех священников, купивших свои места, то в таком случае в южных епархиях не останется ни одного клирика153.
Смешение духовного и мирского элементов приводило к совершенно удивительным картинам, когда духовные лица без всякого стеснения занимались делами, присущими мирянам. Характерный пример явил, в частности, брат королевы