Киёаки…
Тогда он потерпел полное поражение, реализуя идею «помощи ближнему».
Хонда, перестав верить в возможность помощи ближнему, как адвокат, наоборот, преуспел. Избавившись от страсти, он начал добиваться успехов. И по гражданским, и по уголовным делам он перестал брать небогатых клиентов. И получилось, что дом Хонды процветал теперь куда сильнее, чем при отце.
Эти бедные адвокаты… как жалко они выглядели, когда заявляли, будто представляют в обществе справедливость. Хонда же прекрасно знал те границы, в которых по закону подсудимому может быть оказана помощь. По правде говоря, те люди, которые не могут заплатить вознаграждение адвокату, в большинстве своем нарушают закон по ошибке, вынужденно или по глупости, они не могут быть закоренелыми преступниками.
Временами ему казалось, что, когда человек придумал для безудержной человеческой натуры некие нормы, называемые законами, он просто зло пошутил. Если преступления совершаются вынужденно или по глупости, значит и мораль, лежащая в основе закона, – глупое понятие.
После дела «Союза возмездия эпохи Сёва», которое завершилось смертью Исао, похожие инциденты происходили один за другим, события 26 февраля в 11-м году Сёва[6], [7] завершили беспорядки внутри страны, но начавшаяся затем война с Китаем шла уже пятый год,[8] она еще не закончилась, а союз трех стран – Японии, Германии и Италии – подтолкнул великие державы к активным действиям, и теперь часто обсуждалась опасность войны между Японией и Америкой.
Однако Хонду не интересовали ни ход времени, ни сложности политики, ни надвигавшаяся война. Все это его не трогало. Внутри у него что-то сломалось. Время напоминает ливень, капли дождя ударяют по множеству людей, и Хонда знал, что эти капли пропитают водой все без исключения камешки-судьбы, – нигде нет силы, способной это предотвратить. Можно ли знать, какой трагедией окончится та или иная жизнь? Обычно история развивается, отвечая чаяниям одних и обманывая ожидания других. Каким бы печальным ни было будущее, это не значит, что оно обманет надежды каждого.
Из этого не следует делать вывод, будто Хонда превратился в нигилиста и меланхолика. По сравнению с прошлым он стал более живым, даже веселым. Изменилась его манера говорить: когда он был судьей, то взвешивал каждое слово, следил за каждым движением; теперь он стал свободнее даже в одежде: мог надеть пиджак в рубчик, другого цвета, нежели брюки, мог пошутить. Только оказавшись в этой жаркой стране, он перестал шутить, словно шутки его испарились.
В его облике появилась подобающая возрасту значительность. Простые ясные линии молодого лица исчезли, на коже, которая прежде походила на застиранную хлопчатобумажную ткань, проступила благородная тяжесть шелка. Хонда знал, что в юности он не был красавцем, и подобная непрозрачная оболочка, которую дал ему возраст, была не так уж плоха.
К тому же он теперешний по сравнению с собой юнцом определенно имел будущее.