Вновь – мертвая тишина и запустение. Лишь боязливо дрогнет в окне мансарды кружевная занавеска, да кот пройдет по краю забора, распушив хвост. Грянет вдоль проспекта эскадрон улан: лазурь и багрянец, молнии клинков, гром копыт. Ударят вслед редкие выстрелы из подворотен. А рядом харчевня – накачиваются дрянным пивом торговцы зерном, вслух прикидывая, сильно ли вырастут к осени цены на овес и пшеницу. Спешат на помощь мятежникам буйные сорвиголовы; троица проходимцев прижала к стене и потрошит зазевавшегося бунтаря. Хорошо еще, если кошелек вывернут, а кишки в брюхе оставят. Повезло дураку…
«Не повезло,» – отметил Диего Пераль.
Он шел мимо трупа, скорчившегося на пороге запертой лавки. В ответ труп тихо, но отчетливо застонал. Диего замедлил шаг – и мысленно проклял себя за излишнюю чувствительность. Любопытство? Сострадание? Маэстро и сам до конца не знал, что двигало им в тот момент. У ног его, зажав ладонью окровавленный бок, скорчился гематр – ровесник Диего, в уродливой инопланетной одежде.
Господи, воззвал Диего. Ну что Тебе стоило отвести мне глаза? Меня ждут Энкарна и челнок – Мигель объявится, его слово дороже золота! – а время утекает, просыпается песком сквозь пальцы. Стон раненого слился для Диего с песчаным шелестом секунд. Время гематра уходило еще быстрее, вытекало из тела, сочилось меж пальцев в прямом смысле слова – темной, густой кровью…
В который раз за этот нескончаемый, выматывающий день маэстро оказался перед выбором. «Любая задача имеет решение, – утверждал мар Яффе, школьный учитель Диего, тоже гематр. – Просто решений бывает больше одного.» Малыши не на шутку пугались, впервые увидев мар Яффе, учителя логики и математики. Бледное, лишенное страстей лицо; скупые, механически выверенные жесты. По мнению детей, учитель походил на мертвеца, восставшего из могилы. Мар Яффе не повышал голос. Не прибегал к розгам, считая телесные наказания «бесполезным варварством». При всем гуманизме учителя, на уроках мар Яффе царила гробовая тишина, в которой звучал лишь ровный монолог гематра. Случалось, учитель умолкал, выдерживая точно рассчитанную паузу – и продолжал объяснения: сухо, четко, бесцветно.
Над его зубодробительными задачами школьники корпели ночами. Скрипя зубами, Диего грыз гранит чуждой науки, ибо знал: сдавать придется в любом случае. Пять, десять, двадцать раз – пока не найдешь ответ. Мар Яффе всегда добивался нужного ему результата – и требовал от учеников аналогичного упорства. Годы спустя до маэстро дошло: то, от чего дымились мозги эскалонских школьников, для гематра считалось набором простейших азов. На родине учителя такое, наверное, проходили в ясельной группе детского сада. Вся без исключения Эскалона, от уличного мальчишки до короля, должна была представляться учителю сборищем тупых дикарей. Между ними и соотечественниками мар Яффе лежала пропасть размером с необъятную Ойкумену.
И тем не менее год за годом мар Яффе методично вдалбливал в бестолковые головы юных эскалонцев азы инопланетных премудростей. Зачем он это делал? Почему избрал стезю школьного учителя? Неудачник, не сумевший найти лучшего заработка? Или это был итог непостижимого для простых смертных гематрийского расчета? В конце концов, святой Исидор тоже двенадцать лет провел среди