наличие во внешне здоровом уме некого изъяна, некого едва уловимого дефекта, некого порока, чем то, что законы природы были нарушены средь бела дня в столь прославленной колыбели знаний и просвещения, как Оксфордский университет. Впрочем, зная, сколь узким и извилистым путем законы природы следуют, с каким трудом мы этот путь отыскиваем, несмотря на весь тот свет, который на него проливает наука, и на то, как средь клубящейся вокруг него тьмы вырисовываются тени великих и ужасных возможностей, нужно быть чрезвычайно смелым и уверенным в себе человеком, чтобы обозначить границы, которые не способен переступить человеческий разум, следующий чудныʹми боковыми тропами.
В одном из крыльев того, что мы назовем Старым колледжем Оксфорда, есть чрезвычайно старая угловая башня. Тяжелая арка, что служит в нее входом, прогнулась по центру под грузом лет; серые, покрытые лишайником каменные блоки башни оплетает плющ, подобно старой матери, решившей защитить их от ветра и ненастья. От входа вверх поднимается винтовая лестница, минующая две площадки и заканчивающаяся третьей; ее стертые ступени успели стать совершенно бесформенными под поступью стольких поколений жаждущих знаний. Жизнь струилась по этой вьющейся лестнице подобно воде и, подобно воде, оставила плавные борозды. Сколь сильным был этот поток полных жизни молодых англичан, начиная с педантичных студентов в длинных одеждах времен Плантагенетов и заканчивая юными поколениями более поздних эпох? И что осталось теперь от всех этих надежд, устремлений и пламенной энергии, не считая нескольких царапин на камне на старых церковных кладбищах и, быть может, горстки праха в гробу, который сам скоро прахом же и обернется? Но вот они, тихая лестница и старая серая стена с перевязями, Андреевскими крестами и прочими геральдическими символами, что все еще видны на ее поверхности, как гротескные тени былого.
В мае 1884 года в апартаментах, выходивших на каждую из площадок старой лестницы, жили трое молодых людей. Каждые апартаменты состояли всего из двух комнат – гостиной и спальни, в то время как две комнаты на первом этаже использовались как угольный погреб и помещение, в котором жил слуга, Томас Стайлс, в чьи обязанности входило обслуживать троих постояльцев наверху: людей этой профессии в университете было принято называть «цыганами». По левую и правую стороны располагались аудитории и кабинеты, так что обитатели старой башни могли наслаждаться некоторого рода уединением, из-за чего комнаты в ней стали весьма популярными среди более прилежных студентов старших курсов. Одного из молодых людей, занимавших башню в тот момент, звали Аберкромби Смит – он жил на верхнем этаже; Эдвард Беллингем занимал комнаты под ним, а Уильям Монкхаус – второй этаж.
Было десять часов ясного весеннего вечера, и Аберкромби Смит полулежал в своем кресле, положив ноги на каминную решетку и зажав в зубах свою вересковую трубку. В стоявшем по другую сторону камина таком же кресле и в столь же расслабленной