существа смутных очертаний и неопределенных размеров. Оно, казалось, то заполняло собой все помещение, то становилось невидимым, всегда, впрочем, оставляя явственное ощущение своей близости. Когда существо заговорило, голос его был дрожащим и прерывистым.
– Я – тот, кто оставляет следы и капли крови. Я блуждаю по коридорам. Чарльз Диккенс сделал на меня намек. Я издаю странный и неприятный шум. Я выхватываю письма и кладу невидимые руки людям на запястья. Я весел. Я разражаюсь жутким смехом. Рассмеяться ли мне сейчас?
Я отрицательно поднял руку, однако слишком поздно для того, чтобы остановить неприятный хохот, эхом отразившийся от стен комнаты. Привидение исчезло еще до того, как я успел опустить руку.
Я повернул голову к двери как раз вовремя, чтобы увидеть человека, спешно и украдкой вошедшего в комнату. Это был загорелый крепкий детина с серьгами в ушах и небрежно повязанным вокруг шеи каталонским платком. Голова мужчины была склонена на грудь, и весь его вид выдавал в нем человека, терзаемого невыносимыми угрызениями совести. Он метался взад и вперед подобно тигру в клетке, и я заметил блестевший у него в одной руке нож, в то время как другая сжимала нечто, выглядевшее как кусок пергамента. Когда он заговорил, его голос был глубоким и звучным.
– Я убийца, – сказал он. – Я негодяй. Я хожу украдкой. Ступаю беззвучно. Я немало знаю об Испанском Мэйне[6]. Умею искать утраченные сокровища. У меня есть карты. Я силен и хороший ходок. Могу наводить страх в большом парке.
Он с мольбой взглянул на меня, однако прежде, чем я успел ему ответить, ужас парализовал меня при виде возникшего в дверях кошмарного фантома.
Это был чрезвычайно высокий человек – если это вообще можно было назвать человеком; длинные кости выпирали сквозь свинцового цвета гниющую плоть. Фигуру окутывал саван, накинутый на голову как капюшон, из-под которого выглядывали два дьявольских глаза, глубоко сидевших в своих жутких глазницах, пылая подобно раскаленным докрасна уголькам. Нижняя челюсть отвисла на грудь, являя взору сморщенный, иссохший язык и два ряда неровных черных клыков. Содрогнувшись, я вжался в кресло при виде того, как это ужасное привидение двинулось к краю полукруга.
– Я – американский кошмар, – сказало оно, и голос его, казалось, исходил из-под земли. – Все остальные – фальшивки. Я – воплощение Эдгара Аллана По. Я косвенно и кошмарно. Я низменный призрак, подчиняющий дух. Узри мою кровь и мои кости. Я жуток и тошнотворен. Я не нуждаюсь ни в чем рукотворном. Работаю с погребальными одеждами, крышкой гроба и гальванической батареей. Заставляю волосы седеть в ночи.
Сущность протянула ко мне свои лишенные плоти руки, словно в мольбе, однако я покачал головой, и она исчезла, оставив после себя жуткую, тошнотворную, невыносимую вонь. Я осел в своем кресле, настолько подавленный чувством ужаса и отвращения, что готов был бы отказаться от самой идеи заиметь себе призрака, будь я уверен, что