крайней мере, можно научить быть осознанной? Как там Оскар Уайльд говорил? «Женщины – это торжество материи над духом». Как-то так. И я с ним согласен, – сегодня Питер был красноречив. Ему был не чужд пафос, он без какого-либо тайного умысла картинно запрокидывал голову, часто размахивал руками и трагично поднимал краешки бровей, как будто он играл Гамлета перед Его Величеством.
– Какой ты сложный, – заявил Майк, поправив очки и пожав тщедушными плечами.
– Да уж посложнее вас, мои невежественные братишки. Но я же в этом не виноват. Между прочим, интеллект – это тяжелое бремя, – горько произнес Питер и осушил полбокала от переизбытка эмоций. – Я и не ожидаю, что меня кто-то поймет. Я привык быть одиноким.
– А знаешь, что? Заведи себе змею. Или паука, птицееда какого-нибудь, – Фил наклонился к нему через стол, улыбнувшись во все двадцать зубов.
– Это ты к чему вообще?
– Ну, животных ты не жалуешь. А рептилии или насекомые, мне кажется, вполне подходят твоему характеру. Ты же хладнокровный говнюк.
– Ты кретин, но я сочту это за комплимент, – Питер хмыкнул и откинулся на спинку стула. – Ненавижу змей. И почему именно их человек выбрал в качестве символа грехопадения? На Земле хватает тварей. Я безразличен ко всем животным. Они живут своей жизнью, а я – своей, на вершине пищевой цепочки, являясь животным только по утрам, когда просыпаюсь и бреду справлять нужду в сортир, движимый инстинктами. После завтрака, оправившись от пробуждения, я – существо высшего порядка.
– Тьфу ты, тебе только с дьяволом жить, – махнул рукой друг.
– С ним-то уж было бы о чем поговорить, а не о футболе.
– Назло тебе, мой милый, чтобы довести тебя до ручки и отправить в ад, он бы изучил результаты последней премьер-лиги, – снова отпарировал Фил.
– Да иди ты! – наконец-то Питер расслабился и засмеялся. Вечер начинал ему нравиться. Музыка была приятной, из колонок лились the Smiths, пиво было на редкость вкусным и ароматным, а не скисшим старым пойлом, которым их тут потчевали в последний раз.
Они болтали примерно час, выпили по две пинты, кроме Майка, цедившего свои несчастные триста грамм пива. Люди прибывали в паб, Питер разглядывал их, как калейдоскоп, и ему они даже были по душе. Он не различал лиц, не вслушивался в голоса, но сумеречное помещение и скользящие вокруг тени заставляли его переживать почти мистический опыт. В такие моменты к нему приходили идеи, но сегодня он не был погружен в себя, он был полностью прозрачен и легок, как пустая куколка бабочки. Может быть, он был той бабочкой, которую не мог поймать. Интуитивно он догадывался, что он – это и есть идея, мысль, что все самое важное происходит не извне, а в нем самом. И как было сладко оттого, что впервые за долгое время в нем ничего, абсолютно ничего не происходило.
Глава IV
Майку позвонила жена и он грустно поплелся домой, оставив на столе пару фунтов за пиво.
– Слушай, помнишь Кристину? – Фил устремил грустные глазки в пол. – В общем, такие дела…