не понимаю, зачем они всем.
– Наверное, ты хочешь сказать: «Ну разочек». Но все равно – нет. Потому что я все время туда хожу с тобой, и это уже не разочек. Ты не мог бы не доставать меня, а? Пожалуйста?
Ему всего шесть. Ненавижу его разочаровывать. Я знаю, что дома ему скучно. Но опять вытаскивать его, орущего, из бассейна после наступления темноты – ну уж нет.
В прошлый раз я не могла заставить его уйти до девяти вечера, даже чуть позже. Вода была теплая, но ночной воздух уже холодный. Полотенец не было. Причин идти домой тоже. В конце концов я просто вылезла сама и, дрожа от холода, сказала, что ухожу без него. Догнал меня через несколько минут, в слезах.
Снова нахмурился:
– Ты злая. Ты злая и ни о ком не думаешь, кроме себя.
– Говори что хочешь, Энди.
Я ускорила шаг и догнала Кристи:
– Так что ты делаешь сегодня вечером?
Она вечно вроде и слушает меня, но смотрит в телефон. И я никогда не знаю, слышит она меня или нет.
– Не знаю. Отчим будет дома, так что я, наверное, отсижусь в своей комнате. Раз больше некуда идти.
Она отводит взгляд от телефона, только чтобы продемонстрировать мне свое прекрасное лицо, подернутое печалью, трагичное, как у модели из инстаграма, которую бросил спонсор. После чего с равнодушным видом снова утыкается в телефон.
Я ничего не отвечаю. Эта стратегия никогда не подводит.
– А ты что собираешься делать?
– Домашку, – вру я. Домашка давно сделана.
Кристи уходит.
Энди догоняет меня, и мы входим в железные ворота нашего жилого комплекса. Когда-то, давным-давно, у нас был ключ, но больше года, как замок сломан. Петли скрипят, пружины захлопывают ворота сразу позади нас. Мы заворачиваем за оштукатуренный угол и чуть ускоряемся, когда в поле зрения появляется дом. Энди, как всегда, идет по лестнице первым. Мы придумали, как пробираться быстро и незаметно. Он поднимается наверх и оглядывается по сторонам, пока я иду за ним. На горизонте чисто.
Он залезает на черные перила и тянется к окну. Под ним, между лестницей и стеной, полуметровая щель, и если что – падать с высоты второго этажа. Не думаю, что кто-то из нас действительно туда провалится, но каждый раз по-настоящему страшно. Энди дергает окно, рама приподнимается, задевает жалюзи. Он забрасывает внутрь рюкзак, и слышно, как тот грохается на пол. Затем становится коленкой на внешний блок кондиционера прямо под окном. Я подталкиваю, помогая преодолеть последние полметра, – и он проскальзывает между жалюзи в темноту.
Забрасываю следом свой рюкзак и снова оглядываюсь. Все чисто. Встаю на перила и ложусь животом на кондиционер. Подтягиваюсь, проезжаю по подоконнику, это очень неприятно: давит пояс моего спортивного лифчика, больно животу, коленкам, – и соскальзываю на пол головой вперед. Встаю, моргаю, пока глаза не привыкают к темноте, и закрываю окно. Жду, пока жалюзи не перестанут раскачиваться, и иду искать фонарь «летучая мышь». Это старинная высокая стеклянная керосиновая лампа, которая работает за счет капиллярных свойств фитиля. Прикольно, конечно, но лучше бы она мне была не нужна.
Встряхиваю ее – никакого плеска. Керосин закончился.
На