с соответствующим концу двадцатого века отношением к подобным словам! А он лепетал, всегда лепетал, даже когда кричал! Он был приговорён к пожизненному лепету!
Последние слова Зелинка произносила непосредственно в лицо Арсову. Однако, закончив, неожиданно улыбнулась и вновь приняла удобную позу.
Арсов улыбнулся в ответ, как бы осуждая Зудитова и занимая место рядом с нею. Он помолчал, не торопясь сгонять с лица улыбку, потом заговорил:
– Давайте продолжим… Согласитесь, Ирина Степановна, вы не назвали сколько-нибудь существенной причины самоубийства Зудитова, но, тем не менее, убеждены в этом. Отчего вы убеждены, что он не убит?
– Но если бы его убили, то было бы возбуждено дело! Вы согласны? Нас бы всех сейчас… Нас в милицию всех вызывали бы, допрашивали. Так же?
– Признаю, что в ваших словах – огромная сила убеждения, однако, увы, не достаёт убедительности.
– А не пробовали смотреть на смерть Зудитова иначе?
Тональность голоса Зелинки сменилась, и Арсову показалось, что взгляд её стал очень спокойным и жёстким.
– Иначе? – спросил он.
– Как на освобождение от звериных жизненных отношений, от хаоса жизни, который не по зубам комплексующим неврастеникам. И который, между прочим, ими же и создаётся. Не выдержал давления отбора. Ну и Бог с ним! Исчез, превратился в пространство или ещё во что-нибудь, чтобы скорее восстановилось положение идеальной разумности. Для него наша жизнь, всё это, что вокруг, – мир страданий. Такие, как он, уходя, уносят кусочки страдания, приближая всеобщую гармонию.
– А не займёт ли кто-нибудь из нас его место? А каким образом это произошло – всё равно?
– Стал рабом обстоятельств, не смог управлять ситуацией – его вина.
– Но если смерть – результат чьих-то действий? Противоправных, например?
– Ну давайте всех волков расстреляем – они зайцев поедают, – а потом за людей примемся. Одни вегетарианцы останутся. Не так тесно будет.
Полемический запал, тонизировав нервную импульсацию, оживил и омолодил Зелинку, преобразил обычно устало-нежный взгляд скучающе-грустных серых глаз.
И Ирина Зелинка была права. Рвущийся из мира эволюционно возникших и наследственно обусловленных поведенческих структур, из мира рефлексов и эмоций – в неуют смещённого сознания единственный представитель семейства людей человек, хищник, вынужден (под гнётом возрастающих потребностей) отказать другим стабильным единицам, в том числе – животным, в наличии у них способности мыслить и рассуждать, благо речью они не владеют, и обращаться с ними по собственному усмотрению.
Однако Арсову Зелинка казалась не хищником, а… приманкой, скорее. И он, почти не слушая её, думал о том, что покусав зарумянившиеся мочки её ушей и высохшие губки, он не чувствовал бы себя лежащим в чужой несвежей постели.
Ирина Зелинка, между тем, говорила, что всё нелепое, бесполезное и случайное должно быть отброшено, чтобы под свалкой не было похоронено то, что