все врачи, человек практичный и, как большинство медиков, атеистических взглядов, Тяпкин приказал остричь о. Мартирия и сбрить его бороду, якобы в целях гигиены, что и было исполнено, когда монах находился под действием сильного снотворного. Светлана Васильевна при этом присутствовала, но не протестовала, боясь, что ее могут выгнать из больницы, как выгнали о. Мардария, и тогда в ее жизни вообще ничего не осталось бы.
– Ангел, – сказала, глядя на мирно спящего о. Мартирия, сердобольная пожилая нянечка, и Светлана Васильевна судорожно кивнула, не представляя, что будет, когда остриженный и обритый монах проснется.
Ох и спал же он тогда, отсыпаясь после монашеского своего малоспания! Одному Богу известно, что снилось ему в ту растянувшуюся на дни и недели ночь, но мне почему-то кажется, хочется так думать, что великану снились его великие мечты…
Ему снилось то, о чем мечтал, когда давал себе обет монашеского служения, – его единственно любимая страна, новая Россия, Святая Русь XXI века, братство красивых и сильных людей – православных христиан, под сенью своей любви к Богу любящих ближних и дальних, своих и чужих, готовых в любую минуту душу свою положить за други своя, и не боящихся второго пришествия, но ждущих его едва ли не с нетерпением, чая воскресения мертвых и встречи с теми, кто ушел недавно и давно…
Проснувшись и сразу ощутив свое новое, без волос на голове и лице, состояние, о. Мартирий указал взглядом на зеркало, висевшее на стене, безмолвно приказывая его снять и поднести ближе. Светлана Васильевна улыбнулась, пытаясь отвлечь больного, но взгляд его неумолимо требовал зеркала.
Сама не своя от страха, Светлана Васильевна выполнила приказ и поднесла тяжелый зеркальный квадрат к голому лицу и лысой голове монаха.
В отличие от библейского Самсона, потерявшего свои волосы, а вследствие того и силу и очень от этого страдавшего, о. Мартирий, кажется, не расстроился, быть может, потому, что силу потерял первой, будучи еще лохматым и бородатым. На его тонких бескровных губах проявилась едва заметная улыбка и, узнав себя, он это подтвердил:
– Я.
Светлана Васильевна очень обрадовалась, ведь о. Мартирий практически не разговаривал. Постоянное его молчание тревожило женщину и даже пугало, иногда казалось, что ее духовный пастырь не хочет больше с ней общаться, но главный кардиолог Тяпкин объяснил однажды, что от вызванного разговором напряжения может оборваться тот последний волосок, и тогда больной в одно мгновение умрет.
Данное объяснение слышал и о. Мартирий, но при этом не прореагировал на него как внешне, так и внутри себя.
О. Мартирий не боялся смерти раньше, кажется, и теперь он ее не боялся, а не говорил не только из-за крайне бедственного физического своего состояния, но, может быть, еще и из-за того, что все слова, которые должен был в своей жизни сказать, в личных беседах и публичных проповедях он уже сказал.
Три последних своих слова, составивших странную и загадочную фразу, о. Мартирий произнес еще до шумного и скандального изгнания