настолько сильным, что у мальчика парализовало руку. Почти полмесяца его лечили самыми разными народными средствами, пока его рука вновь не обрела подвижность. В это же время Хейраллах переехал из Тикрита в Багдад, куда через два года перебрался и Саддам. Под влиянием дяди Саддам Хусейн в 1953 году предпринимает попытку поступить в элитарную военную академию в Багдаде, но проваливается на первом же экзамене. Для продолжения учёбы он в следующем году поступает в школу аль-Карх, которая была известна как цитадель национализма и панарабизма…
Сирия. Кусаа, Дамаск. Штаб разведки ВВС. 11 июля 1988 года
Лязгнул засов и он обернулся – принесли обед. Кормили здесь – не то, чтобы хорошо, но по крайней мере с голоду умереть не давали. Плохо то, что кормили только два раза в день.
Но вместо баландера – он увидел двоих в штатском и это то, что он успел увидеть. Наверное, были еще, только не было видно из-за стены.
– Выходи. Выходи!
На выход без вещей?
Можно было бы еще огрызнуться – но почему то не хотелось этого делать. Навалилась усталость… та самая, которую он чувствовал изо дня в день с тех пор, как их взяли на сирийской границе. Неизвестно, кто, скорее всего – сирийские коммандос, одиннадцатый полк, пятая армия – она стоит как раз на границе. Он пытался объяснить, что он советский – но им на это было плевать. Так он оказался здесь…
Только здесь – на него все и навалилось. В Бейруте – он был как сжатая пружина, и на кривых, обильно политых кровью ливанских дорожках – не было места размышлениям и саморефлексии: убивай, или будешь убит сам. А вот теперь – пришло время для размышлений…
Он вышел. В коридоре – не протолкнуться от вооруженных людей. Странно, но все это время – а он был в заключение несколько дней – его не допрашивали. Совсем, тех кто его взял – казалось, абсолютно не интересовало, кто он, откуда и почему тайно пытался пересечь сирийскую границу. Его просто привезли сюда и посадили – он понял, что это где-то в Дамаске и значит – тюрьма принадлежала какому-то разведывательному ведомству САР25. Но дальше – все. Его кормили, но не вывели ни разу на прогулку, его не допрашивали и вообще – со времени его ареста на границе с ним не поговорил ни один человек, ни сириец, ни советский. Про него просто забыли – или держали, как небольшой козырь в пальцах, чтобы козырнуть в одно, только им известное время.
Кому «им» – он не знал.
Один из сирийцев придержал его за плечо, второй – ловко, явно с большой практикой – надел наручники. На него нацепили какую-то маску, похожую на театральную или карнавальную, но без дырок для глаз и куда-то повели. Судя по грохочущим под ногами пролетам лестниц – тюрьма находилась под землей.
Дверь. Еще одна. Пахнуло жаром, запахом сухой, спекшейся земли и открытого воздуха – и он понял, что они уже на улице, на свободе. Приглушенно доносились