Восемнадцать лет.
– Хорошо, что уезжаешь скоро, – сказала тетка за чаем. – Пока тебя в Благородном собрании какой-нибудь местный ухарь не заклеил. Они, поди, уже воют от холопок…
– Фу, – ответила Маня. – Как можно так говорить.
– Вот те и фу. В восемнадцать любая девка думает, что мир – это театр, а она в нем Джульетту играет, по себе помню. А мир вовсе не театр, милая. Мир – это тир. И люди в нем не актеры, а мишени…
По закону в восемнадцать лет Маня могла наконец выставить в сеть свою голограмму. Она даже немного с этим запоздала. Сибирская ферма была для съемок гораздо более интересным фоном, чем средней руки московская усадьба, где она жила вместе с мамой – и Маня убила весь последний сибирский день на съемки.
Голограмма… Смешное и волнующее слово, с которого начинается личная жизнь. На уроках объясняли в качестве курьеза, что лет двести или триста назад у термина было другое значение. Так называли ветхую 3D-технологию. Еще Маня запомнила, что слово «гомик» означало когда-то не «homo sapiens» – то есть человека без баночных перспектив – а гея, и происходило от другого латинизма. Все уже было когда-то в прошлом, но немного по-другому.
Маня лепила голограмму долго и вдохновенно – благо образцов в Контактоне было предостаточно.
Начиналось все с зеркала. Маня отражалась в нем по плечи – в грубой черной повязке на глазах (крашеная мешковина, специально разрезанная рвущими ткань тупыми ножницами), с голой шеей. Голая шея – это суперсексуально: такими девушек не видит почти никто. Разве что зеркало при смене кукухи. Ну или патологоанатом.
Потом из-под повязки на щеку стекала маленькая капелька крови. Уместный намек – одновременно на женское недомогание и притеснения властей: дважды верная нота уже лет так триста. Если голограмму вдруг посмотрят в зонах «Азия» или «Америка», поймут, что девушка передовая, притесненная и следит за трендами (это насчет мешковины).
Затем в зеркале появлялись пальцы Мани, аккуратно держащие новую кукуху – и сомнительная амбивалентность предыдущего кадра снималась: голая шея именно потому, что девушка меняет ошейник, а повязка – поскольку действует строго по медицинской инструкции, хотя и страдает под ее игом.
Прежней кукухой Маня хвастаться не стала бы. Черные черепа и звезды, обычный фрумерский понт, но для дочери банкира дешевка. Да и поколение фрумеров в целом было чуть постарше, просто для ее возраста отдельного тэга не выкатили. Так что сливаться с поколением особого резона не было. А вот новой кукухой похвастаться стоило. Это была дорогая кастомная вещь – и в следующем кадре она наплывала на зрителя.
Бусы из прочно сцепленных золотых и серебряных яблочек, чередующихся через раз. Яблочки надкушены – одно входит в выемку другого. Настоящее золото, белое и желтое, сверхпрочная углеволоконная нить, несколько бесполезных мелких бриллиантов среди сенсорных зрачков – в общем, реально ценная вещь (ювелирные и технические параметры кукухи в это время высвечивались