наверное, кончилась уже демонстрация.
…А вон рыжая собака фотографируется с флажком в зубах, встала, как будто понимает: голова набок, хвост кверху, парень, совсем еще мальчишка, щелкает аппаратом, сам без шапки – вот простудится, а мать крутись, с работы отпрашивайся. Девчонки стоят рядом и хохочут, а флажок весь в грязи, полощется в луже. Вот ведь молодежь, додумались! Мы бы никогда не посмели… больно тихие мы были, смирные, эти не такие… Господи, что это? Крик. Да страшный какой, точно кого убивают.
У входа в гастроном толпа. И, ударяясь о стены, о лица, мечется ржавый, хриплый, отчаянный женский крик. Драка.
– Чего они?
– А пьяные…
– Милицию надо, вечно их нет, когда что…
– Побежали за милицией.
Наклонив вспотевшие лбы, набычив шеи, они наступают друг на друга. Медленно, как в кино. Наталья Ивановна конечно уж протиснулась в первый ряд. В руках – это ж с ума сойти! – знамена. Наперевес, как ружья. Блестят на солнце медные острые наконечники, похожие на школьные перышки № 86, теперь такими не пишут, теперь авторучки…
– Стойте! Ребята, стойте!
Наталья Ивановна вцепилась в рукав одному из дерущихся, тащит:
– Брось! Слышишь? Брось! С ума сошел?
– Отойди… с-сука… сука… убью! Уй-ди!
…Батюшки! Толька! Зверюга пьяная…
– Сука!
Здорово бы Наталья Ивановна расшиблась об асфальт, да воткнулась в толпу, подхватили.
– Ах ты, гад! Ну погоди же…
– Куда вы, женщина, обалдели? Такой зарежет и не охнет!
– Две собаки дерутся, третья не приставай!
Вот идиот какой, еще в очках! Вцепился в рукав и не выпускает.
– Пусти! Твое какое дело? Пусти, говорю! Чего пристал, очкарик, тоже мне еще!..
– Женщина, вы что, выпили?
– А ты чего лезешь?! Сам пьяный, дурак чертов! Пусти, сволочь, как дам вот по очкам…
А Анатолий и тот, второй, поменьше, точно сигнал получили, кинулись, матерятся, целят друг в друга своими копьями.
И опять кричит от страха, визжит в толпе какая-то женщина.
Два наконечника – перышки. Два древка. Две пары побелевших от напряжения рук. Да где же эта милиция?!
А из серебристого репродуктора над головами толпы вдруг посыпался вальс. Точно летний, грибной, солнечный дождь. Зазвенел, заглушая крики, а дерущиеся все ближе друг к другу, лица все темнее, уже глаза…
– Гражданка, прекратите хулиганить! Хотите, чтобы и вас укокошили?
– Пусти, идиот!!!
– Совсем одурела, чего руки распускаешь? По очкам? Дружинников надо! Тут баба пьяная дерется!
…Вырвавшись, выставив вперед руки с растопыренными пальцами, раздирая толпу, вслепую, по чьим-то ногам Наталья Ивановна уходит прочь. Скорее отсюда, скорее домой… домой! А сзади музыка, рояль… И – вопль! Это уже не женщина кричит. Скорее, скорее, наступая на бумажные цветы, на мертвые комочки лопнувших шариков… скорее… только подальше от этой толпы, от того места, где наверно