и этот слабак, подумала она. Внутри было темновато, затхловато и душераздирающе пусто – не физически, нет, они увидели и мебель, и следы былого присутствия людей, – пустота была истинной, как она есть; разлагающаяся заброшенность психушки и жуть, творившаяся здесь когда-то, не оставляли сомнений, не оставляли выбора воображению: просто били наотмашь и по кому-то – особенно сильно. Позади Кюри что-то хрустнуло; все разом обернулись. Да Винчи вошёл внутрь, и теперь его лицо выглядело иначе: на нём явно читалась решимость, а в глазах появилось чувство превосходства, но превосходства объективного. Словно он оказался на своей территории, где правила ему известны, а остальным – нет.
Да Винчи закрыл за собой дверь, как бы отсекая от них внешний мир и концентрируясь на Игре. Он не просто так зашёл последним, поняла Кюри. Он замыкающий. Вожак. Альфа-самец, лидер стаи, принимающий все важные решения. Но с этим она будет готова поспорить. Если придётся, конечно. Лучше быть с ним на одной стороне. Хотя все они здесь на одной стороне, верно? Нуждающихся в деньгах, очевидно.
Внутри было прохладно. Кристи посмотрела на мокрые черные носки, уже покрывшиеся серой пылью и подумала, не снять ли их вообще. Они попали как бы в предбанник, несколько ступенек из которого вели наверх, в общий коридор. Судя по стрелке, туда и нужно было идти. На сей раз первым пошёл да Винчи, но Эйнштейн решил не отставать и двинулся с ним в ногу. Они прошли в проём, и эхо их шагов гулко отскакивало от стен.
– Давайте начнём игру, дамы, – сказал да Винчи, осмотревшись по сторонам и повернувшись к девушкам. Кюри уловила в его голосе насмешливость, а Кристи – какую-то необъяснимую грусть.
Как и мужчины, они пошли вровень. Кюри не позволила бы оставить себя позади, а Кристи просто не хотела идти в конце. Пока, не считая носков Кристи, обе они выглядели слишком свежими (аккуратные причёски, ярко-рыжая и тёмно-каштановая, почти что чёрная, чистая одежда, даже макияж) и слишком лишними в этом полуразрушенном здании, но это было ненадолго.
Так они и зашли: бок о бок, смоль и огонь.
– Не вижу на столе сдачи, – ожидаемо слышу я и втягиваю голову в плечи. Ничего, справлюсь.
– Потому что её и нет, – говорю с вызовом, но никакого вызова, конечно, в голосе не звучит – только страх.
– Что-то я не расслышал.
Всё ты расслышал, тупой ублюдок, только не хочешь в это поверить. Я складываю руки на груди и повторяю (на этот раз почти непринуждённо):
– Сдачи нет.
Артур усмехается моей попытке бунта. Эта усмешка сводит на нет все мои старания хоть что-то изменить, а его дальнейшее игнорирование моих попыток вызвать его на разговор окончательно отбивает всякое желание унижаться. Как будто мне и без того мало. Как будто я правда думала, что смогу этим на что-то повлиять. Только его повеселила – и в глубине души я знала, что так и будет.
Так будет всегда.
Артур – прирождённый унизитель. Это у него в крови, и стоило раскусить его раньше,