Кто это у нас наелся таблеток для храбости, а, очкарито? – я расхохотался. – Шел бы ты! У нас с Алиной свои дела.
– Игорь, пожалуйста… – мое имя, произнесенное ее хрипловатым от волнения голосом… М-м-м… До мурашек…
Я провел рукой по ее щеке, нежно погладил острую скулу большим пальцем, заправил прядь за изящное ушко. Моя Алина. Моя снегурочка. Кажется, тронешь ее – и растает. Такая хрупкая, воздушная… Неземная. Девочка-эльф. Балетная осанка, длинная шея, узкие плечики… Она должна принадлежать только мне – и знает об этом. Ее сердечко трепещется, бьется учащенно, губки маняще приоткрылись, дыхание прерывистое. И в глубине хрустальных голубых глаз уже плавится лед, уже разгорается, тлеет желание. Я ждал этого три года. Выпускной, нам обоим восемнадцать. Внизу – дискотека, пьяные дебилы-одноклассники. А мы вдвоем, в пустом кабинете физики. И больше никто, ни одна училка не посмеет сказать нам что-то поперек… Я подготовился. Свечи, одеяло, шампанское, украденное у завуча. Презервативы. Сегодня она будет моей. Моя Алина…
И нет, надо было притащиться этому смешному очкарику.
– Отпусти ее, она же просит! – не унимался Витя.
– Шел бы ты лучше… – с тихой угрозой сказал я. – Прямо сейчас. А то новые очки, поди, дорогие, а старые ты долго будешь доставать из задницы!
– Игорь, не надо… – умоляющий шепот застыл на ее губах.
Она просила не о том, чтобы я оставил ее в покое. Защищала этого ушлепка, эту ошибку природы. Но зря она боялась. Я бы не стал марать руки. В любой другой день – да, но не сегодня. Пусть только свалит уже в туман.
– Вить, уходи, – теперь Алина обращалась к нему. – Не доставай его…
– Я тебя тут не оставлю! – Витя выпятил грудь, даже не догадываясь, как комично бликуют стекла его очков. Рыцарь недоделанный! Насмотрелся плохих фильмов?
– Ты здесь лишний, – я крепче прижался к Алине. – Сдрисни. Я сегодня добрый, уйдешь сейчас – даже бить не буду…
– Ты урод, ясно?! – видимо, Витю целый скелет ну никак не устраивал. Или он решил за мой счет заработать отмазку от армии? – Ты не имеешь право так с ней… Ты ее недостоин! Иди вон, трахайся с такими же проститутками, как твоя мать!
– Гар, нет, он сам не понимает… – зашептала Алина, вцепилась в мои плечи, но было поздно. Я резко оторвался от нее и двинулся на Витька. Прости, любимая, ему уже ничто не поможет.
– Что ты сказал? – процедил я, сжав челюсти.
– Что слышал! – очкастое недоразумение задрало подбородок. – Это все знают! Врет всем, что твой отец – Ещенко, а сама просто не может вспомнить, дальнобойщик или крановщик!
– Ты бы заткнулся сейчас, – я подошел к нему вплотную, навис над дрожащим дрыщом, но он продолжал нарываться.
– Она всем дает, даже когда трезвая! Спроси физрука, трудовика, ОБЖшника… Да полгорода через нее уже родня! Теть Маринь, ноги раздвинь… У тебя половина ее венерических врожденные!
Это было последнее, что он сказал. А я ведь предупреждал! С разворота двинул в челюсть, очки хрустнули, съехали на бок.
– Гар, пусти его! – истошный вопль в спину. – Не надо!
– Не смей. Говорить. О моей. Матери, – выплевывал слова в такт ударам.
Ритмично, как танце, отвешивал по ребрам, рукам, шее, уху… С глухим стуком упал на пол его зуб.
Витек молчал. Закрывался руками, жмурился, даже отбиться не пытался. Чмо, а не парень. И с чего он вообще взял, что у него есть какие-то права на Алину? Мою Алину!
Она ведь любит меня. И ей плевать на условности, на мою мать, на все. Я знаю, она ни за что не променяет меня на такого чмыря, как Витек. Моя снегурочка.
– Остановись, Гар!
– Верещагин, отойди, – прогремело генеральское контральто завуча, но у меня уже шумела кровь в ушах, перед глазами стелился туман.
Как во сне до меня доносились чужие крики, учительские аханья, слово «милиция». Но отчего-то громче остальных звуков был плач Алины. Почти беззвучный, он врезался в мозг пожарной сиреной, и руки опустились. Я сел на пол, как пьяный, как контуженный. Ничего не видя перед собой. Витя валялся рядом без сознания, лицо Алины белело в полумраке. В интимном полумраке, который я готовил совсем для другого… А теперь она смотрела на меня, как на монстра, прижав дрожащие пальчики к губам…
– Снегурочка моя, прости… – то ли прошептал, то ли выдохнул я.
Но она только коротко мотнула головой, глаза влажно блеснули от слез.
– Девочка моя…
И реальность вдруг обрушилась на меня снова, со всеми запахами, звуками, цветами. Ментоловые сигареты завуча, перегар трудовика, удушливый одеколон географички… Кто-то включил свет, вокруг меня собралась толпа: в первых рядах учителя, за ними мои любопытные одноклассники… Бесплатный цирк.
– Ты меня доконал со своими выходками, Верещагин!
– Пусть только очнется – и пишет заявление! Хватит, восемнадцать уже.
– Да тюрьма по нему плачет!
– Светлана Пална, вы матери позвонили?
– Да-да,