ошибкой забывать при этом, что то же мироощущение и тот же тип отношений со средой мог давать Лермонтова или Байрона. Приравнивать романтизм к его мелкой разменной монете было бы глубоко ошибочным».
Во второй половине 1840-х годов, когда высокие идеи романтиков перешли на уровень «бытового», «вульгарного» романтизма, «запоздалый» идеалист мог восприниматься как карикатура (таким Александра Адуева увидел, например, Ап. Григорьев), либо он просто выглядел комичным, наивным. Герой-романтик, не наделенный, увы, подлинным, ведущим к оригинальному жизнетворчеству талантом, показан Гончаровым как эхо явлений, сошедших с исторической сцены. Хотя, несомненно, Александр не только комичен и не только слаб, он вызывает у автора и понимание, и сочувствие.
В своих отзывах об «Обыкновенной истории» и, в частности, о гончаровском герое-романтике Белинский анахроничности в нем не усмотрел. Так, он писал В. П. Боткину: «Я уверен, что тебе повесть эта сильно понравится. А какую пользу принесет она обществу! Какой она страшный удар романтизму, мечтательности, сентиментальности, провинциализму!» Рецензируя роман, в статье «Взгляд на русскую литературу 1847 года» он вновь счел необходимым отметить «вечные» черты в изображении романтика: «Говорят, тип молодого Адуева – устарелый, говорят, что такие характеры уже не существуют на Руси. Нет, не перевелись и не переведутся никогда такие характеры, потому что их производят не всегда обстоятельства жизни, но иногда сама природа». И далее критик указывал на прямую связь «Обыкновенной истории» с «Евгением Онегиным»: «Родоначальник их на Руси – Владимир Ленский, по прямой линии происходящий от гётевского Вертера. Пушкин первый заметил существование в нашем обществе таких натур и указал на них. С течением времени они будут изменяться, но сущность их всегда будет та же самая…».
Влияние пушкинского «романа в стихах» на первый роман Гончарова более чем закономерно и органично. Как писал Ю. М. Лотман, «весь русский роман XIX века корнями уходит в “Онегина” и так или иначе интерпретирует его содержание». В «Обыкновенной истории» в большей степени, чем в последующих романах, отразилось преклонение Гончарова перед Пушкиным, о котором позднее романист писал неоднократно. Так, в Автобиографии (1858) он признавался: «Живее и глубже всех поэтов поражен и увлечен был Гончаров поэзией Пушкина в самую свежую и блистательную пору силы и развития великого поэта и в поклонении своем остался верен ему навсегда…» «Его гению, – вспоминал Гончаров в мемуарах «В университете» (1887), – я и все тогдашние юноши, увлекавшиеся поэзиею, обязаны непосредственным влиянием на наше эстетическое образование».
Своеобразную интерпретацию «пушкинского» начала в «Обыкновенной истории» предложил А. В. Дружинин, писавший: «…Ни один из романов, написанных по-русски, не подходит к “Евгению Онегину” ближе “Обыкновенной истории”. В обоих произведениях видим мы ясную, тихую, светлую, но правдивую картину русского