к насыпным валам.
– Эй, стражи! – прокричал Кузьма, – отворяйте ворота, молодой княжич с охоты идет!
Заскрипели створки башенных ворот, приняли внутрь охотников. Сквозь проход в частоколе стены, окружающей по периметру город, вышли они к детинцу. На южной кромке городской площади красовалась каменная церковь Спаса, построенная Владимиром Мономахом, в честь которого и назван был этот город. Княжич Андрей и его верный гридь, отрок Кузьма, по утрам любили слушать в этой церкви ангельское пение, а то и сами вставали вряд с певчими. А нянюшкина Илью больше убранство да позолота храма восхищали. Он иконы да оклады рассматривал, подолгу замирал рядом с киотом Богородицы, красотой узорочья любовался.
А у отрока Кузьмы был раньше ясный серебряный дискант. Доместик поручал ему запевать «Достойно есть». И звучал под сводами звонкий мальчишеский голос, воспевая «Присноблаженную». Звал его митрополит в Киев, в свой хор, да не захотел Кузьма оставлять княжича без братской дружбы и помощи, вот уже несколько лет были они неразлучны. Хоть и на два годочка всего был старше княжича Кузьма, а натерпелся за свою короткую жизнь всякого. Жил раньше отрок в стольном граде Киеве. После набега половцев, дом отца его, богатого горожанина Крышаты, сгорел дотла, отца мечом порубили, мамку в плен увели, а он, Кузьма, как увидел, что беда идет, схоронился в ближнем лесу, дождался обоза на Суздаль, да так и добрался из разоренного дома с купцами к суздальскому князю. Приставил Юрий Кузьму к третьему сыну своему Андрею, который тоже сиротой без мамки жил, вот и подружились мальцы. Рядом с княжичем и Кузьма премудрости всякие постигал. Теперь голос его сломался, мужской хрипотцой отдает.
Нянюшка Ефросинья запричитала, заохала, разглядев в клубах морозного воздуха, ворвавшегося из двери в поварню, княжича и другов с добычей. Гордо бросили отроки на столы подстреленную лису да зайцев, щей горячих у нянюшки с мороза попросили. Договорились они со старым волхвом, что, справив трапезу, соберутся в Богуновой келье. Хотели послушать древние славянские легенды. Никто, кроме старика не мог так складно рассказывать о богатырях и демонах, о прародителях русичей, о драконах и злых богах, с которыми древние русичи сражались.
– Отнесите старому поесть, – молвила Ефросинья юношам, слегка притомившимся от горячего варева, да дымного воздуха поварни. Вытащила ухватом из глубины печи теплый горшок с кашей, обернула его рушником. Илья призадумался, махнул приятелям рукой, мол идите без меня, у матери уголек попросил и на дощечке что – то увлеченно чертить стал.
В тесной келье волхва, заполненной застоявшимся печным воздухом, завешенной пучками сушеных трав, было сумрачно. Андрей привычно ударил кресалом, запалил паклю и возжег свечи. Сам Богун всю жизнь лучинами обходился. Кузьма подложил ольховых дров в глинобитную печь, чтобы уютней было слушать долгий рассказ. Занялись сухие дрова, весело затрещали в печурке.
– Ты