на благородных и прекрасных нравственных началах, Жуковский пропел в «Элевзинском празднике".
Поэзия Жуковского открыла русскому читателю романтический мир страстей, таинственных преданий, сложность и психологическую глубину личности. Жуковский расширил умственный кругозор русского общества, познакомив его с особенностями художественной культуры других народов. Его переводы и переложения – неотъемлемая часть отечественной литературы. Жуковский внес в поэзию новые темы и мотивы, преодолел сухое, рационалистическое отношение к слову, которое в его поэзии обрело способность к выражению подчас неуловимых движений сердца. Новаторская поэтика Жуковского оказала мощное и благотворное влияние на творчество Пушкина, Баратынского, Языкова, Дельвига, Рылеева, Козлова. Она была подхвачена и развита впоследствии Тютчевым, Лермонтовым, Фетом, Полонским, Блоком.
Жуковский остается дорог и нам, людям другого времени, которым близки и понятны надежды поэта на разум, доброе сердце, непобедимую духовность и на неослабевающее стремление человека к нравственному совершенству.
В. И. Коровин
Стихотворения
Сельское кладбище[1]
Элегия
Уже бледнеет день, скрываясь за горою;
Шумящие стада толпятся над рекой;
Усталый селянин медлительной стопою
Идет, задумавшись, в шалаш спокойный свой.
В туманном сумраке окрестность исчезает…
Повсюду тишина; повсюду мертвый сон;
Лишь изредка, жужжа, вечерний жук мелькает,
Лишь слышится вдали рогов унылый звон[2].
Лишь дикая сова[3], таясь под древним сводом
Той башни, сетует, внимаема луной,
На возмутившего полуночным приходом
Ее безмолвного владычества покой.
Под кровом черных сосн и вязов наклоненных,
Которые окрест, развесившись, стоят,
Здесь праотцы села, в гробах уединенных
Навеки затворясь, сном непробудным спят.
Денницы тихий глас, дня юного дыханье,
Ни крики петуха, ни звучный гул рогов,
Ни ранней ласточки на кровле щебетанье —
Ничто не вызовет почивших из гробов.
На дымном очаге трескучий огнь, сверкая,
Их в зимни вечера не будет веселить,
И дети резвые, встречать их выбегая,
Не будут с жадностью лобзаний их ловить.
Как часто их серпы златую ниву жали
И плуг их побеждал упорные поля!
Как часто их секир дубравы трепетали
И пóтом их лица кропилася земля!
Пускай рабы сует их жребий унижают,
Смеяся в слепоте полезным их трудам,
Пускай с холодностью презрения внимают
Таящимся во тьме убогого делам;
Hа всех ярится смерть[4] – царя, любимца славы,
Всех ищет грозная… и некогда найдет;
Всемощныя