Штайнером, и как нетрудно догадаться, переживание таких чувств свойственны не только человеку, но и животному. Но животным свойственен не только «алкоголизм», то есть в данном случае «намеренное желание собственного одурманивания для влияния на чувство равновесия»: вообще в принципе животным свойственны игры, опять-таки, в бесконечном множестве проявлений для каждого вида по отдельности. Всякое тело есть игровое пространство, неодушевлённое оно или одушевлённое, – таков принцип игр с элементом выпадения счастливого случая; «участие по собственной воле» же вопрос «идеальной» игры, – той, в которой актор становится игроком, а не зрителем, судьёй, «изготовителем компонентов», невольно-льющим дождём, самим компонентом, или кем-либо ещё. Можно загадать «найти бутылку пива» и её найти – вопрос игры счастливого случая (стоит помнить, что для этого требуется привести себя в движение – это требуется чисто логически для игр с «выпадением»), а можно выпить найденную бутылку пива с целью найти ещё, – вопрос примитивной магии.
«В чувстве обоняния, -продолжает нам описывать Рудольф Штайнер,– мы приходим в значительно большую связь с внешним миром, чем в осязании; настолько большую, что соединяемся с его веществами, находящимися в газообразном состоянии. Однако и здесь преобладающим остается опыт, который мы получаем относительно самих себя. Мы испытываем некий натиск на нас внешней материи, и реакцию нашего "я" на этот натиск мы переживаем как обоняние. В результате в нас рождается образ от полученного опыта восприятия. Таково существенное отличие обоняния и последующих чувств от осязания. – В них возникают не скрытые суждения, а образы окружающего мира. В логике созерцание привело нас к восприятию идеи из объекта. В восприятиях чувств скрытое суждение метаморфизируется в образ. Образ же – это чувственный представитель сверхчувственного. Все мифологическое мышление древних было образным, основанным на имагинативных переживаниях. Из них родилась творческая фантазия. В восприятиях чувств, дающих образы мира, к нам из чувственного возвращаются застывшие в нем имагинации. О том, что они же есть и идеи, свидетельствует обоняние». Здесь же можно увидеть, что существуют, если угодно, «идейные» (игры на счастливый случай, например, где идея есть «счастье») и «не-идейные» игры («катание на санках», «русские горки», и тому подобные игры, определяющиеся Кайуа как «Ilinx» («Vertigo»)), основанные на некоторых чувствах ощущающей души. Борьба, метание снарядов, и прочие виды деятельности таким образом суть игры сродни кружению на одном месте или потреблению мухоморов- до тех пор, пока такую деятельность «идейно» не учредят в игровую традицию или праздничную форму. Если бы животные понимали, что для победы в играх им нужны тренировки, они бы непременно начали тренироваться (в ином случае для чего тренировки нужны?), а потому можно отличить безыдейную борьбу котят от борьбы идейной: и то и другое при этом относится к играм, что прямо указывает, что Суть Игры лежат до человеческого «я», «Я» и «не-Я».
«Время»