великолепием увиденного. Она забыла про бумажный комок, никем не замеченным улетевший за угол дома, и застыла на месте, провожая взглядом невозмутимую особу, несомненно, высочайших кровей. Сама она степенно вышагивать просто не умела – её всегда переподняли разнообразные дела и идеи, почему и передвигаться ей надо было только бегом.
Чау оказалось архетипом собаки, мечтой, идеалом, и с этого момента наша собачка поняла – в сердце своём она не что иное, как Говорящая собака Чау. Правда, она чувствовала это не очень скромным – вот так, запросто, назвать себя знаковым именем. Но уже не могла ничего с собой поделать. Очарование ослепительной собаки Чау было сокрушительным! Так она и стала отныне называть себя, так же её стали называть и друзья.
С вечера Чау не решила, чем займётся сегодня – у неё всегда было много неотложных дел: навестить, проверить, увидеть, разнюхать – словом, узнать всё, что случается в округе. И это не говоря уже о том, что почти каждый день Домочадцы собирались вместе и выполняли какие-то общие очень важные дела, и Чау работала вместе со всеми. Она могла по выражению лица любого из жителей Дома прочесть все его радости и печали, и если находила печаль, то не оставляла друга без помощи – как-никак, она была просто замечательной собачкой, и дружила так, как мало кто из людей умел…
Одной из её сокровенных обязанностей была песня Полной Луне. Она даже не знала почему, но в каждое полнолуние выходила в палисадник и приветствовала Луну новой песней, сочинённой специально для этого выхода, и серебряный лик Луны от смущения становился иногда золотистым, а иногда розовым… В прошлое восхождение Полной Луны Чау называла её серебряной монеткой – одной из тех, что нанизываются на нити тысячелетий в мониста, украшающие пространства вселенной… Откуда к ней приходили такие сравнения, Чау не знала – не иначе, наслушалась стихов Симы, или наставлений бабушки Лины, а может, и метких определений Хулигана Гоши…
Когда однажды её старинная подруга (довольно вздорная, если быть честной!) Ворона устроила сцену по поводу того, что собачка играла в палисаднике с сойкой, с которой у вороны дружба разладилась, Чау очень огорчилась. Собака жалела эту ворчливую ворону, которую мало кто любил из-за скверного характера. (Она выпрашивала у всех особого внимания к себе и кусочков сыра, которыми ни с кем – и с Чау тоже! – не делилась.) Но сойка Собаку очень заинтересовала – хотя бы потому, что с ней замечательно общались некоторые друзья Чау, и юркая птица могла рассказать много интересного о тех местах, где прежде Чау не бывала… Однако Ворона так демонстративно уселась на бельевую верёвку, отвернулась и нахохлилась, и даже не взяла сыр, который добрая Чаушка специально для неё положила на видном месте, что собачка почувствовала себя неловко – собственная деликатность всегда причиняла ей же самой массу неудобств… Подумав, она решила: глупую Ворону знает уже довольно давно, и даже иногда они вместе гоняются за солнечными зайчиками, а красивая Сойка пока совсем чужая… И,