за закрывшейся дверью.
Покой растворился в омуте ночных мыслей и чувств. Оставшись где-то в далёких, никем не изведанных закромах памяти, откуда, порой, появляются тусклые мысли, что оседают в сознании и постепенно обретают силу. Наполняются ею, а после, мягко и не давя – а может, обрушаясь тяжким грузом, – приходят среди ночи, садятся рядом и показывают прекрасные, ни с чем не сравнимые сны о том, что так яро жаждешь, о том, по чему роняешь тёплые слёзы на свои же ладони и о том, что точно не скажешь. Не сейчас.
И не сейчас они такие прекрасные.
Пульсирующая боль в висках и жжение по всему телу заставили проснуться. За окном, да и во всей квартире, было темно. Видимо, проспала до самой ночи. Фина кричала беззвучно, или же просто не слышала собственного крика, хваталась за шею и сердце, пока на щеках чётко ощущались метки, будто выжженные клеймом. Ни с чем не сравнимая, ломающая все кости в теле боль. И до ужаса знакомая.
Глава 4
Три дня. Три бессонных дня. Три дня без общения, свежего воздуха, солнечного света. Кажется, мир жил где-то за стенами квартиры, но не в ней. Здесь всё медленно и мучительно погибало без возможности найти выход. Или же выход просто не устраивал, как это обычно бывает. Вспоминался совет: если не можешь решить, что делать, – брось монетку. Если вариант не понравился, значит, ты уже всё решил.
Только в моменты, когда сознание проваливалось в недолгую дремоту, наступал покой. Часы отсчитывали ровно две с половиной минуты, а затем накатывал сокрушительными волнами панический, животный страх. Страх не проснуться от боли, страх задохнуться от воздуха в комнате. Фантомная боль на щеках и шее чувствовалась так отчётливо, что будто прямо сейчас к частям тела прикладывают раскалённый металл. Пульсирует, жжется. Тело бросало в дрожь, знобило, а по венам будто текла лава.
Четвёртый день без сна и пищи был точно такой же, как третий, только число сменилось. За окном всё также ездили машины, ходили люди. Казалось бы, всё в порядке, можно вернуться к прежней жизни. Сердце до сих пор подскакивало от слишком громкого, по сравнению с абсолютной тишиной, звука. Рано.
Она знала, что это, но откуда именно взялось – нет. Подобное было всего несколько раз, и последний, кажется, около двух столетий назад.
Экипаж ехал по мощеной, широкой улице, пока пасмурное небо нависало над столицей Франции. Подковы с лязгом бились о камни, лошади пыхтели от долгого пути из Фонтенбло, карета немного тряслась. Странно было видеть экипаж в центре Парижа, однако Фина прониклась к нему любовью и ни при каких обстоятельствах не желала менять.
Единственное, что она запомнила в тот день, – молния. Она ударила прямо над каретой, разрезая небо яркой и кривой линией, будто ножом со всей силы полоснули по телу, оставив рваную рану. А после этого… Боль. Та самая ужасающая боль, от которой все мышцы сводило судорогой и кости будто ломались, как если бы на девушку упала целая стена.
Стало холодно: вся карета изнутри покрылась толстой ледяной коркой, которая не оставляла ни единого