потом снова забыть о твоем существовании. Какой-то бред, честное слово.
Скелет медленно двигался вперед, стараясь держаться на расстоянии: то ли обо мне волновался, чтоб я его не боялась, то ли за себя переживал – не знаю.
Из гостиной мы вышли в небольшую прихожую, также выдержанную в темных тонах. И уже оттуда завернули влево, в просторную, неожиданно светлую кухню.
Мне сразу понравились два больших окна, наполовину занавешенные ярко-сиреневой тканью с оборками по краям – совсем как в моем мире. Пол был наливной, как и в гостиной, зато нежно-голубого цвета. Стены выкрасили в розовый… Мебель же вся оставалась белой и странной: вместо привычной плиты справа стояла громоздкая махина, занимая всю стену. Это была помесь старинной печи и нашей техники одновременно. Каменная бандура выглядела внушительно – метра три вверх, под самый потолок, и четыре – в стороны. Исчерченная рунами по бокам и низу, с двумя прозрачными дверцами посередине, за одной из которых были освещены сразу шесть полок. И – о чудо! – на каждой что-то готовилось.
В желудке все скрутилось от радостного предвкушения раньше, чем я успела подумать, угостят ли меня вообще. С трудом отведя взгляд от чудо-плиты, под звуки недовольного урчания из своего живота рассмотрела высокую дубовую столешницу, выполненную в виде буквы Г и занимавшую почти весь остальной периметр помещения. Под ней были вмонтированы тумбы – совсем как принято у нас. Ну а слева от входа нашлась еще одна дверь и глубокий рукомойник на высокой стеклянной ножке. Из керамического крана, закрепленного на стене, капнула вода.
– Значит, у вас и канализация есть! – обрадовалась я, с облегчением разглядывая чудо-технику. Сквозь стеклянную ножку легко просматривалась труба, уходящая в пол. – И ванная, может, найдется?
– Есть, – согласился скелет, как раз вынувший из шкафчика под столешницей милый сиреневый передник. Принявшись надевать его на себя, Бустиар ткнул пальцем на стул, попросив деловито: – Сначала кормление. Угощение. И горячий напиток. Пить.
– С удовольствием! – обрадовалась я, подумав про себя, что невнятная речь скелета с лихвой компенсировалась его приветливостью и внимательностью. Прелесть иметь такого дворецкого! Пусть даже не самого живого на вид…
Усевшись на мягкий стул, обитый розовым велюром, я даже немного расслабилась, когда почувствовала, как что-то пушистое коснулось ноги.
– Адочка, – тихо позвал меня подоспевший правый заяц, – кажется, заводчик ворон вызывает кого-то через ИК-порт в своем ухе. Скоро сюда придут по наши души. Бежать бы нам.
– Куда? – флегматично поинтересовалась я, зачарованно глядя на то, как Бустиар открывает печку. В кухню хлынул божественный запах свежей выпечки, и из меня полились признания: – Сейчас я настолько устала и голодна, что просто нет сил о чем-то волноваться и куда-то бежать… Нет уж, сначала поем, потом вымоюсь, потом выслушаю Растифора, и уж тогда…
– Тогда может быть уже поздно, – занудел заяц. – А этот тип не внушает доверия.
– Это и так ясно, Карл, – раздраженно бросила я. – Но сейчас