чиновника. А уж тогда любой фарангский пес-следопыт живо опознает убийцу.
– Тебе надо изменить внешность! – сказал Нил.
Биорк потрогал бороду.
– Шестьдесят лет никто не видел моего подбородка, – пробормотал он.
– Подходящий случай показать мне свое настоящее лицо, отец! – ухмыльнулся Нил, доставая бритву. – Как бы оно нас не разочаровало.
– С тех пор, как тебя поцеловала корабельная мачта, ты, сынок, можешь потягаться красотой с кем угодно, даже с гигантской жабой из здешних болот, – парировал вагар.
– Тур любит мужественные лица! – примирительно произнес Эрд.
– Хочешь, светлейший, я расплющу твой благородный нос? – ухмыльнулся великан. – Пусть Быкоголовый полюбит и тебя!
Он отложил ножницы и взялся за кинжал, чтобы довести до конца работу брадобрея.
– Потрясатель Тверди может обидеться! – отказался Эрд. – Клянусь Рогами Тура, вагар, у тебя – Подбородок! Скажи, где ты намерен укрыться?
– Там, где меня не найдут, – лаконично ответил вагар.
– Я имел в виду: ты останешься в Фаранге?
– Да. Ты закончил, сын?
– Почти. Немного гиима.[8] Удачно, что эти конгские парни так любят мазать физиономии. Все, отец. Теперь ты – очаровательный фарангский мальчуган. Никто не признает в тебе вагара… Если, конечно, будет стоять к тебе спиной.
Биорк взглянул в карманное зеркальце:
– Пойдет!
Он расшнуровал ремни боевого браслета, отделил от каркаса внутреннее лезвие и вынул шипы.
– Когда ты уходишь? – спросил светлорожденный.
– Сейчас.
– И оставляешь оружие?
– Я возьму нож и «язык змеи».
– Тебе хватит денег?
– Они мне вообще не нужны.
– Что же ты будешь есть? – изумился Эрд. – Только Неизъяснимый знает, сколько мы здесь проторчим!
– Украсть безопаснее, чем купить! – пояснил за отца Нил.
– Да хранят вас боги! – произнес вагар.
Маленький, худощавый, в коричневой набедренной повязке и конгской безрукавке-распашонке, вагар и впрямь походил на мальчишку.
– Храни себя! – отозвался Нил.
И вагар ушел – так же бесшумно, как и появился. Нил задернул паутинную кисею и отправился спать. Эрд последовал примеру Нила, но этой ночью сон его был беспокоен. Да и утро не принесло облегчения светлорожденному. Гнев ворочался у него в горле, как сгусток огненного зелья. Власть над судьбой ускользала от него, и не на кого было выплеснуть сжигавшее его пламя.
Они завтракали втроем, в отгороженной занавесом нише. Ласковое тепло, исходившее от Этайи, и изысканная пища немного облегчили муки светлорожденного. Если б Эрд мог, он попросил бы женщину сыграть для него. Но наследнику Асенаров не подобало просить. А сама Этайа не предлагала. Тростниковый занавес отделял их от зала, и лицо женщины было открыто. Если ночные события и взволновали ее, то это никак не отразилось