малому размеру земных предметов евангельской истории. Так, я помню, Аверинцев рассказывал о своем первом впечатлении от Греции – там в море нет чистой линии горизонта, всегда виден следующий остров, и кажется невероятным, что земля, занимающая со своими богами и героями половину нашего сознания, такая маленькая.
В наших совместных путешествиях я успеваю посмотреть немножко больше Вани, потому что он сова, а я жаворонок.
В первое римское утро у меня была эта пара-тройка «моих» часов, и я, недолго думая, отправилась в термы Диоклетиана, до них ведь рукой подать. Огромные, частично разрушенные кирпичные стены. Зеленая трава с вихрем белых маргариток. «Поцелуй» Родена на афишах у входа в небольшой сад, но мне не хотелось смотреть Родена в Риме, а важнее было видеть, как летит над стеной чайка. (Это острое недоумение первых римских дней: чайки есть, а моря нет – как же так? А потом понимание: чайки есть, значит, море рядом.) Под тенью сиреневой глицинии на скамейке расположился господин со свежей газетой, не очень-то обращая внимания ни на меня, ни на мраморы разбитых колонн, лежащих то там, то здесь. За античной стеной пестреют балкон жилого дома, башня, пальма. Кажется, я даже тогда не знала, что там Римский национальный музей и всякие древности. Просто пошла. Помню первую увиденную фреску, такую простую и нежную, словно это мультфильм Норштейна, а не древность: муза (стоящая) и человек (сидящий, с какой-то неведомой палочкой в руках). Мозаика с двумя птичками и змеем. Змей обернулся вокруг ствола и буквально показывает уточке и журавлю язык («жало» никак не получается написать). Дразнится. Басня? Но мозаичных зверей я не люблю, а вот от простого орнамента пола немею – плиточки-заплаточки, как в пэчворке, парные, разных цветов, направленные то туда, то сюда, эффект плетенки. Бесконечно могу смотреть.
А потом – внутренний квадратный двор музея. Огромный, с фонтаном и большими кипарисами в центре. Ритм колонн и полукруглых арок, чередующихся квадратных и овальных окон второго этажа. «Благослови же небеса, ты в первый раз одна с любимым!» («любимый» в данном случае – это квадратный римский двор, сколько я их еще увижу потом! – а этот – первый!). Вдоль стен то маски с открытыми скорбными ртами, то головы античных богов, то мраморные ванны-гробы. Вот один: по краям амуры, потом волны, а в центре – медальон, на котором человек с двоеперстием (почему?), а под ним – греческие маски. Супружеские надгробия. Муж обнимает только мраморный бюст жены. Целиком, значит, много чести? Кентавры, колесницы, авлеты. А как назвать мужчину со змеями вместо ног? Идешь, идешь вдоль стен. Старые камни, залитые светом, возможность спрятаться в тени арок, отсидеться на мраморе у колонн. Покой.
У сиенского мастера XV века Стефано ди Джованни Сассетта есть алтарь «Снежная мадонна» (он хранится в палаццо Питти во Флоренции). Совершенно прекрасный и многими деталями замечательный. Младенец поднял правую ножку, как бы брыкаясь.