Только Яшка, когда был маленький, говорил ей «мама», «мам», и то перестал, стал называть «женщина» или по-еврейски: «жено». Как-то, выходя из дому, она видит: двое вымывавших сети бранятся, как громы мечут: «Как засандалю!» – кричит один. «Чем? Сандальщик без сандалий». Увидели ее, угомонились: «Матерь Божья… Матерь Божья».
Ей не надо было ни о чем заботиться. В доме всегда были рыба, хлеб, сыр. Один из двух «громовержцев» пришел с бутылкой, сопроводив подношение словами: «О том, чтобы родившая Богу Сына вкушала лучшее масло в Галилее, позаботился Иоанн, сын Зеведеев». Сказал – как расписался на огромной греческой вазе, хотя бутыль и впрямь отменных размеров.
– Иоанн… Яхи, значит? А у Яшуа прозвище было «яхи-встахи». В детстве. Все спать не хотел, требовал, чтоб я ему рассказывала, как он родился да какие чудеса кругом творились.
– Чудеса? – переспросил Иоанн, сын Зеведеев. – Как я хотел бы про них тоже услышать. О младенчестве Господа нашего. Я бы все записывал за тобой, госпожа моя. («Морати» произносил он по-еврейски, так почтительней.)
– А ты писать умеешь? Ты же простой рыбак.
– А я буду писать на скрижалях сердца моего. Оно у меня каменное.
Он стал бывать у Мэрим, внимательно слушал о чудесах, сопровождавших рождение божественного младенца, вникал во все, что она рассказывала ему. Она же узнавала от него о чудесах, которые в Капернауме свершил Сын Человеческий – так он себя называл: «Бен-Адам», что по-еврейски значит «человек», «один из человеков», «некто», но если это слово писать с большой буквы, то получалось имя собственное.
Она слушала, непроизвольно качая головой – не как качают головой в знак согласия, а как отмечают про себя, что «да, понял», вводя этим рассказчика в заблуждение: он-то думает, что «да, согласен». Так же как не всякий переспрашивающий переспрашивает оттого, что не расслышал. Это может означать и «бис, браво!», в смысле повтори.
И Яхи-рыбарь повторял:
– Одержимый как заорет из гроба: «Что тебе до меня, Яшуа, Сын Бога Всевышнего? Умоляю, не мучь Ты меня!» Его уже и в цепи заковывали, а он их разрывал и бежал. И устами его говорил легион бесов, которые молили позволить им войти в стадо свиней. Господь наш позволил, и все стадо сковырнулось с горы в море и потонуло.
– А что потом?
– Тогда весь народ гадаринский опечалился и просил Сына Человеческого уйти от них.
Она, как ребенок, смеялась своим словам:
– Испугались, что все поголовье изведут, да? За каждого бесноватого гоя по стаду свиней жирновато будет. Свиней не напасешься.
– Они говорили, что изгнанию бесов предпочитают избиение бесноватых.
– С них станет, – сказала Мэрим.
– Исцелившийся просился к нам, но Сын Человеческий не пустил. А нам велел плыть скорей на другой берег. Уже стемнело. Только мы отплыли, как подул ветер, поднялась буря. Во мраке волны швыряли лодку, и мы одни, без Него, некому вдохнуть в нас надежду. Скоро кормившие нас будут кормиться нами – так мы уже решили. Да не тут-то было.
– А